Зачем Беларуси аналитика?
Виталий Силицкий про аналитику по-белорусски: "Здесь посоветовать, как “скрестить коня и трепетную лань”, не хватит никаких мозгов и никакого умения. И мне просто очень жаль чиновников, которым приходится работать в этих условиях..." Политолог Виталий Силицкий говорит о том, кто заказывает аналитику в Беларуси, о её отличительных чертах и возможном будущем.
Что такое аналитика в Беларуси, по-белорусски? Есть ли у неё какие-то отличительные черты?
Обычно под самим термином “аналитик” понимается человек, который пытается обсуждать, мыслить над какими-то насущными проблемами жизни и предлагать какие-то решения тем, кого эти решения касаются.
То, что у нас обычно называется аналитикой — это ещё называется таким термином, который даже не переводится на белорусский или русский язык — это “public policy”, или “публичная политика”. Этим занимаются люди, которых обычно считают аналитиками.
К сожалению, у нас много какой-то абстрактной мозговой деятельности, не очень много “public policy”. Не очень много того, что именно связано с теми людьми, которые принимают решения. И люди, принимающие решения, не всегда связаны с теми людьми, на которых эти решения влияют. А люди, умеющие мыслить мозгами, не связаны ни с теми, ни с другими. Поэтому они живут каждый в своём окружении.
Можете ли припомнить какие-то позитивные случаи в Беларуси, когда аналитики сумели повлиять на принятие решений, когда дискуссии вызвали определённые изменения?
В связи с тем, что мы живём в тех условиях, в которых мы живём, у нас не хватает самого такого феномена как публичные дебаты, публичные дискуссии. У нас не хватает публичности, пространства, где можно было бы это обсуждать, где можно было бы собираться и т.д. И даже создание этого публичного пространства преследуется статьями уголовного кодекса.
Поэтому наша аналитика существует в такой форме, когда “один русский поэт истину царям с улыбкой говорил”. Знаете, у нас не всегда получается говорить “истину царям с улыбкой”. Время от времени “истину” говорят “с улыбкой” партийным деятелям или лидерам, от которых мало что зависит. Другие говорят “с улыбкой” донорам, от которых зависит судьба партийных деятелей, и т.д.
Дело в том, что для того, чтобы человеку независимой профессии работать с теми, кто принимает решения, надо работать сегодня с властью. Это для многих создаёт моральные преграды, для многих создаёт проблемы чисто технического, прикладного характера. Потому что, чтобы действительно работать с теми, кто на самом деле принимает решения, нужны не только абстрактные знания о каких-то глобальных процессах, но и очень специфические знания определённых предметов, определённых экономических секторов и т.д. Ещё одно препятствие — это существование определённых коммуникационных барьеров, в том числе и административных.
Диалог между теми, кто умеет думать и кто принимает решения, он у нас не идёт прямо, он скорее идёт через каких-то посредников или через какие-то неформальные каналы коммуникации.
Пример того, как этот диалог может идти... Сравните сегодняшние 52 пункта программы правительства по либерализации с программами, которые писала демократическая оппозиция в течение 10-12 лет. Сравните с некоторыми главами нашего сборника “Беларусь. Сценарии. Реформы”, который мы выпустили пять с половиной лет назад. И вы увидите, что неформальный диалог идёт.
Безусловно, неформальный диалог идёт. И независимое общество, независимое в том числе аналитическое сообщество, сыграло определённую роль в образовании наших чиновников. В забрасывании через ту же независимую прессу, через другие площадки, где возможен диалог с ними, каких-то идей, дискурсов, которые через несколько лет уже делаются трюизмами, уже не подлежат сомнениям.
Смотрите: когда случился этот кризис, то либерализация стола фактически официальной идеологией. Почему? Потому что другой идеи просто не было, у них не было ничего альтернативного. Они бы очень хотели, чтобы альтернатива была, потому что либерализация – это не их.
Я просто знаю, какая шла аналитика придворная, какая шла до этого кризиса, когда он только начинался... Что вот, сейчас становится кирдык, нам надо держаться за Россию, за их ресурсную базу. И у нас всё будет нормально... Но, как видите, кризис в Америке прежде всего накрыл Россию.
Что касается аналитики властей... Есть ли во власти свои штатные аналитики и насколько они могут быть свободными в своих высказываниях?
Что значит штатные аналитики? В каждой институции — то ли в Министерстве экономики, то ли в Нацбанке, то ли в других — есть свои эксперты. Они занимаются своей профессиональной деятельностью, и, конечно, они занимаются также анализом. Некоторые из этих бюрократов — они стали очень профессиональными. Скажем, нацбанковские — очень хорошие. Минэкономики и Минфинансов — там есть вопросы, потому что они существуют под сильным политическим прессингом. Но ведь руководства некоторых сумели добиться большей степени автономии. Прокоповичу это было легче, чем министрам, потому что у него всё-таки отдельный статус, ну и персональное умение разговаривать с Лукашенко... Там эта бюрократия более-менее автономная. Другие — они находятся под более серьёзным политическим прессом. И это накладывает ограничения.
Я разговаривал со специалистами из разных областей. И когда говоришь об участии в каком-то публичном мероприятии, выходе этих людей в публичное пространство, то в частном разговоре они вам скажут всё, что думают, а публично они будут говорить всё правильно.
Ну, а насколько власти могут прислушиваться к альтернативным мнениям? Могут ли аналитики влиять на принятие решений?
Ну, вы видите, Макей – может. Всё-таки там, в консультационном совете администрации президента, оппозиции намного больше, чем в парламенте. Это довольно церемониальные шаги, скорее всего такой пиаровский ход, но при определённом подходе именно такие вещи, такие пиаровские ходы со стороны властей надо использовать для создания публичного пространства. Чтобы те вопросы, которые стоят перед страной, обсуждались не только между тремя лицами в государстве.
Бывает ли так, что аналитики говорят одно, но власти всё равно делают по-другому?
Такое повсюду. Потому что о необходимости рыночных реформ наши независимые аналитики говорили десятилетиями. Даже больше. С этой позиции, с этих лозунгов и предложений власть долгое время просто издевалась. И делали это умышленно, вроде “вот вы нам навязываете это, а мы идём собственной дорогой”. Потому что для официоза — как для тех, кто принимает решения, так и для их аналитического сообщества — задача стоит не только принимать какие-то оптимальные решения, но ещё и принимать такие решения, которые поспособствуют сохранению статус-кво в стране. Плюс – создание какой-то мифологии. Дело не в том, что они живут в каких-то собственных мифах и поэтому ошибаются... Миф – это их политический инструмент. Они должны их создавать.
Но зачем Беларуси такая аналитика?
Ну, потому что в каждом обществе должна быть рефлексия. Вот и всё. Надо понимать, где мы находимся и куда двигаться дальше. Поэтому всегда будут появляться люди, которые будут пытаться думать. Другое дело, как их будут слушать. Вот здесь уже могут быть разные варианты.
Получается, что прикладное значение белорусской аналитики небольшое...
Ну, почему? Оно увеличивается, но ведь существуют определённые политические ограничения на это. Дело в том, что сейчас мы столкнулись с довольно интересной ситуацией. Когда-то у нас проблема была в том, что со стороны государства не было никакой заинтересованности к переменам, к альтернативной мысли. Они видели, что ситуацию они контролируют, какой-то экономический рост есть, зарплаты повышаем, всё у нас нормально... Зачем слушать какие-то советы, зачем что-то менять?
Сейчас началась такая интересная ситуация, что уже сама власть инициирует столько смен, что независимое сообщество ещё, может, и не готово адекватно на них реагировать и как-то рефлексировать, обсуждать, критиковать, предлагать какие-то альтернативы и т.д. Здесь уже получаются более интересные сюжеты, чем были полгода назад.
Есть аналитика широкая, охватывающая много вопросов, а есть узкоспециализированная...
Дело в том, что аналитика, анализ – это всего-навсего способ обработки данных. Вот и всё. Он не говорит вам, какие вы данные обрабатываете. Это способ работы с информацией. И поэтому не бывает аналитика широкого и узкого. Это темы бывают широкие и узкие.
А если аналитик специализируется в какой-то очень узкой теме?
Это называется эксперт. Аналитик работает с данными. Эксперт – это человек, который специализируется на определёённом направлении. Вот это его делянка, он её знает от и до. Аналитик – это такой человек, который владеет определёнными методами и на основании определённых данных может получать новые данные. Или проверять их, или сверять и продуцировать какую-то новую информацию.
У нас частенько просто путают эти две сферы — аналитика и экспертиза. Это не совсем то же самое. Эти сферы пересекаются, но в настоящих, сильных фабриках мыслей эти сферы разграничиваются. Аналитик — это человек более широкого профиля, который работает над более широким рядом проблем.
Кто заказывает аналитику в Беларуси? Кто является заказчиком?
Главный наш заказчик – это государство. Но там есть ограничения на темы и даже на содержание. Скажем, Министерство сельского хозяйства может заказать какому-то независимому аналитику бумагу про опыт реформ сельского хозяйства в других странах. Но ставится, например, задача показать, что в принципе в Беларуси то же самое, что и везде. Правда, это уже не аналитики, а профанация.
Есть определённый спрос и есть определённый интерес к работе независимых аналитиков, особенно в ситуациях общественной неопределённости. Есть определённая заинтересованность рефлексией над событиями, но это скорее спрос на публицистику, который всегда существует со стороны медиа. А спрос на предложение конкретных решений, он действительно очень редко возникает в ситуациях, когда у официального сообщества не хватает каких-то своих компетенций или просто создаётся ситуация, когда действительно надо менять политику. Это первое. Второе — то, что существует проблема платёжеспособности. Потому что те, кто интересуется, не всегда те, кто может платить...
Часто создаётся довольно абсурдная ситуация, когда спрос удовлетворяется оплатой третьей стороны. То ли донор, то ли другой заказчик. Довольно абсурдная ситуация, но она опять-таки связана с тем, что у нас нет нормального процесса принятия решений. И нет нормального публичного пространства, нет традиции, что такая деятельность должна адекватно оплачиваться
Куда мне можно обращаться, если я чувствую в себе силы и хочу заниматься аналитикой?
Чтобы серьёзно заниматься этой деятельностью, вам будет нужна серьёзное образование, серьёзная перспектива и владение методами исследования, сбора и обработки данных. Это может быть хорошее математическое образование или хорошее гуманитарное образование, или экономическое. Но ведь настоящий аналитик работает на стыке нескольких дисциплин.
В принципе, в нормальной стране, нормальном обществе, инфраструктура этой деятельности очень широка. Это и фабрики мыслей, и государственные учреждения, университеты, это корпорации. У нас этот выбор очень ограничен, поэтому у нас, к сожалению, под аналитикой больше понимается публицистика и эссеистика. То есть люди продуцируют тексты, люди не делают исследования, не продуцируют каких-то новых данных. Они пишут и мыслят... Вот это и есть критика. Без осмысления действительности, без продуцирования новых данных.
Возвращаясь к примерам... Если посмотреть на аналитику на Западе — пожалуй, там более очевидно, как может аналитика повлиять на принятие решений?
То, что у нас говорят "аналитика", там это называется “public policy” — это интегральная часть общественной, политической жизни. У нас такого просто нет. “Public policy” возникает там, где есть публичная сфера, где есть принципы и механизмы ответственности государства, тех, кто принимает решения, перед теми, на кого эти решения влияют. У нас этого пока что нет. Там без обсуждения в публичном пространстве не принимается ни одно решение.
Можете ли описать схему, каким образом аналитика может влиять на принятие решения?
Всё начинается с какой-то проблемной ситуации. Обсуждается проблема, обсуждаются возможные её последствия и риск, с которыми сталкивается общество. Определяются те, на кого эта ситуация влияет. Обсуждаются возможные варианты принятия решений, их последствия для тех или иных групп, потому что редко бывают решения объективно оптимальные. Каждое решение влечёт за собой определённый баланс. Кто-то выиграет, а кто-то проиграет от того или другого решения. Поэтому происходит определённая борьба групп интересов вокруг той площадки, где происходит принятие решения. Будь то парламент, будь то министерство и т.д. В нормальном обществе происходят определённые публичные консультации.
Там, где эти механизмы не срабатывают, существуют определённые механизмы обратной связи – те же выборы, или, скажем, протест.
Примеры? Ну, принятие бюджета, налоговая реформа, реформа здравоохранения... Бывают механизмы, где нет не только оптимального решения, но не может быть консенсуса насчёт того, какое решение может быть оптимальным. Вот особенно с этим кризисом... Вот это попытка стимулирования экономического роста, выхода из кризиса путём вливания триллиона долларов в американскую экономику. Это решение влияет не только на Америку, оно влияет на весь мир. Но между экономистами нет консенсуса насчёт того, как сработает эта мера. И можно ли тушить огонь бензином. Это, на мой взгляд, то, что сейчас происходит.
Здесь уже, если нет консенсуса, решения переходят из области “policy” в чисто политические. Здесь уже вопрос скорее политического выживания.
Мы как раз затронули тему кризиса... Интересно, становится ли роль аналитики и аналитика более важной во время кризиса?
Меняется публичная роль человека, который называет себя аналитиком. Она делается более очевидной, потому что общество в отчаянии, общество сталкивается с чем-то, чего оно до сих пор не знало или уже падзабыло. Ситуация неопределённости, в которой человек волнуется и за персональную жизнь, и за будущее, и за судьбу своих близких. И надо какое-то объяснение происходящего. Поэтому просто увеличивается спрос на объяснения. Правда, эти объяснения могут быть и критикой, могут быть и публицистикой, и чем угодно.
Знаете, тяжело судить о том, чего до сих пор не знал. Открываешь каждый день аналитические сводки мировых информационных агентств — и просто волосы становятся дыбом. Понимаешь, что чем больше ты узнаёшь об этом кризисе, тем меньше ты действительно понимаешь. Это первое.
Второе, что нет такой волшебной книги, где было бы точно написано, что происходит и как происходит. Особенно когда мы говорим об экономических проблемах. Про экономику шутят сами экономисты, что это единственная дисциплина, где можно получить Нобелевскую премию, доказывая диаметрально противоположные вещи. Поэтому ждать каких-то спасительных рецептов даже от сверхпрофессионалов не выпприходится. Даже два нобелевских лауреата не могут договориться об элементарных вещах — так что уже говорить про нас, бедных минских политологов и социологов или философов?
Третье: есть определённые политические ограничения, потому что любые позитивные предложения фильтруются через сито приоритетов, котрые имеет сама власть, хотя она сейчас и открыта для предложений как никогда за последние 14 лет. Ведь они тоже столкнулись с чем-то неизвестным, создающим для них угрозу. Но первыми, кто создал этот спрос на информацию, на какую-то рефлексию, скорее на критику и рефлексию, чем на аналитику, я бы сказал — это были, конечно, медиа. Потому что им надо объяснять людям хотя как-то. Не важно — правильно, неправильно. Это горячая тема, она популярна, она интересна.
С вопросами практических решений, там уже намного сложнее. Потому что открытость к новым предложениям не отменяет старых приоритетов, которые имеет власть. Скажем, у нас может одновременно ставиться задача по привлечению заграничных инвестиций. И здесь можно дать очень квалифицированный совет, как это можно сделать. В то же время сохраняются старые задачи — скажем, выполнение прогнозных показателей, которые никто не отменил, или сохранение занятости. Под эти две вещи ни один инвестор не придёт. Это вам пример. И здесь посоветовать, как “скрестить коня и трепетную лань”, не хватит никаких мозгов и никакого умения. И мне просто очень жаль чиновников, которым приходится работать в этих условиях, выполнять то, чего просто не может быть.
Насколько вообще много политики в аналитике?
Она присутствует повсюду, где те или другие мнения, советы или рецепции даются не с точки зрения интересов общего блага, а с точки зрения интересов какой-то политической группировки или собственных мнений того, кто даёт совет. Потому что это тоже ещё один фильтр – собственная идеология, собственное мировоззрение, собственные ценности.
Ни один профессионал никогда не может быть свободным от этого. Даже если он стремится к этому. Всё это преломляется через наши собственные суждения. Даже если у нас нет никаких вредительских мнений. Всё равно у нас есть собственные суждения о добре и зле.
Можем ли мы говорить в таком случае про аналитику хорошую и плохую? В зависимости от того, насколько много в ней политики.
Без политизации никакой “policy proposal” невозможен. Потому что люди, которые дают советы или выписывают рецепты, имеют очень сильное собственное мнение, очень сильные собственные ценности. Но если политизированность доходит до того, что начинают опровергать самые очевидные факты, то, конечно, да...
Абсолютно нормально, когда в цивилизованной стране существуют консервативные исследовательские институты, когда существуют либеральные исследовательские институты, когда существуют левые исследовательские институты, или то, что называется фабриками мыслей, или центры, занимающиеся “public policy”, которые предложат какие-то собственные решения. Есть фонд Эберта в Германии, есть фонд Аденауэра. В Америке есть очень консервативная “Херитидж фаундейшн”, есть центр американского прогресса, очень левый. Всё это размещается в Вашингтоне на одной улице. И это нормально. Это создаёт площадки для диалога, для конкуренции идей, для обмена мнениями между людьми, которые никогда друг с другом не согласятся. Это выносится в публичное пространство, на суд общества.
У нас же нет сильного аналитического левого интеллектуального течения. У нас этого не хватает, потому что люди, занимающиеся “public policy”, стремятся ей заниматься в независимом секторе — это как правило люди правых взглядов, право-либеральных. Это исторически сложилось, потому что даже на Западе левые, интеллектуальная левизна — она концентрируется в университетах. А интеллектуалам правого направления — им надо было искать себе место в другом пространстве.
Часто бывает так, что аналитики и эксперты пеняют на то, что нет открытых площадок, условий для открытых дискуссий, поэтому и аналитика находится на низком уровне. Но вед и вы об этом говорили: часто получается так, что сами аналитики повторяют друг друга, говорят об одном и том же. Нет разных мнений...
Частично это потому, что у нас одна группа в обществе решила выжать из публичного пространства другую. Это нормальная авторитарная политика. Поэтому естественно, что эта другая группа пытается консолидироваться. И эта группа как раз и направлена на то, чтобы добиываться каких-то публичных дебатов. А иметь возможность вести дискуссии с людьми, которые, скажем, придерживаются идеи белорусской модели развития — это было бы интересно, но ведь.... Вот есть минский форум, где это немного происходит. Вот сейчас появляется этот консультационный совет. Будем надеяться, что процесс будет идти и дальше. Сейчас эти возможности появляются потому, что государство само не знает, что делать. Это хороший период для аналитической работы.
Как вы видите будущее белорусской аналитики?
То, что у нас произошло – это просто отражение состояния публичного пространства. Чтобы решать проблемы выживания, государству и думать много не надо было. Ну, были два фактора — доступ к российской нефти и к российскому рынку. Сейчас всё усложняется. Усложняются предпосылки для выживания той же самой системы. И ей, конечно, придётся больше думать и больше привлекать людей, умеющих думать. Это определённый вызов для той части аналитического сообщества.
Знаете, в высоком обществе часто надо поддержать разговор. Так вот здесь тоже – надо будет поддержать разговор. Не просто зацикливаться на общих вещах, как свергнуть этот ненавистный кровавый режим. Будет вызов поддержать диалог по каким-то практическим вопросам, по секторальным вопросам, по вопросам, связанным с какими-то конкретными сферами — то ли энергетика, то ли экономическая либерализация, то ли рынок труда, то ли банковский сектор и т.д. И здесь уже будет требоваться другая компетенция, и, пожалуй, другие люди.
Беседовала Наста Игнатович
Что такое аналитика в Беларуси, по-белорусски? Есть ли у неё какие-то отличительные черты?
Обычно под самим термином “аналитик” понимается человек, который пытается обсуждать, мыслить над какими-то насущными проблемами жизни и предлагать какие-то решения тем, кого эти решения касаются.
То, что у нас обычно называется аналитикой — это ещё называется таким термином, который даже не переводится на белорусский или русский язык — это “public policy”, или “публичная политика”. Этим занимаются люди, которых обычно считают аналитиками.
К сожалению, у нас много какой-то абстрактной мозговой деятельности, не очень много “public policy”. Не очень много того, что именно связано с теми людьми, которые принимают решения. И люди, принимающие решения, не всегда связаны с теми людьми, на которых эти решения влияют. А люди, умеющие мыслить мозгами, не связаны ни с теми, ни с другими. Поэтому они живут каждый в своём окружении.
Можете ли припомнить какие-то позитивные случаи в Беларуси, когда аналитики сумели повлиять на принятие решений, когда дискуссии вызвали определённые изменения?
В связи с тем, что мы живём в тех условиях, в которых мы живём, у нас не хватает самого такого феномена как публичные дебаты, публичные дискуссии. У нас не хватает публичности, пространства, где можно было бы это обсуждать, где можно было бы собираться и т.д. И даже создание этого публичного пространства преследуется статьями уголовного кодекса.
Поэтому наша аналитика существует в такой форме, когда “один русский поэт истину царям с улыбкой говорил”. Знаете, у нас не всегда получается говорить “истину царям с улыбкой”. Время от времени “истину” говорят “с улыбкой” партийным деятелям или лидерам, от которых мало что зависит. Другие говорят “с улыбкой” донорам, от которых зависит судьба партийных деятелей, и т.д.
Дело в том, что для того, чтобы человеку независимой профессии работать с теми, кто принимает решения, надо работать сегодня с властью. Это для многих создаёт моральные преграды, для многих создаёт проблемы чисто технического, прикладного характера. Потому что, чтобы действительно работать с теми, кто на самом деле принимает решения, нужны не только абстрактные знания о каких-то глобальных процессах, но и очень специфические знания определённых предметов, определённых экономических секторов и т.д. Ещё одно препятствие — это существование определённых коммуникационных барьеров, в том числе и административных.
Диалог между теми, кто умеет думать и кто принимает решения, он у нас не идёт прямо, он скорее идёт через каких-то посредников или через какие-то неформальные каналы коммуникации.
Пример того, как этот диалог может идти... Сравните сегодняшние 52 пункта программы правительства по либерализации с программами, которые писала демократическая оппозиция в течение 10-12 лет. Сравните с некоторыми главами нашего сборника “Беларусь. Сценарии. Реформы”, который мы выпустили пять с половиной лет назад. И вы увидите, что неформальный диалог идёт.
Безусловно, неформальный диалог идёт. И независимое общество, независимое в том числе аналитическое сообщество, сыграло определённую роль в образовании наших чиновников. В забрасывании через ту же независимую прессу, через другие площадки, где возможен диалог с ними, каких-то идей, дискурсов, которые через несколько лет уже делаются трюизмами, уже не подлежат сомнениям.
Смотрите: когда случился этот кризис, то либерализация стола фактически официальной идеологией. Почему? Потому что другой идеи просто не было, у них не было ничего альтернативного. Они бы очень хотели, чтобы альтернатива была, потому что либерализация – это не их.
Я просто знаю, какая шла аналитика придворная, какая шла до этого кризиса, когда он только начинался... Что вот, сейчас становится кирдык, нам надо держаться за Россию, за их ресурсную базу. И у нас всё будет нормально... Но, как видите, кризис в Америке прежде всего накрыл Россию.
Что касается аналитики властей... Есть ли во власти свои штатные аналитики и насколько они могут быть свободными в своих высказываниях?
Что значит штатные аналитики? В каждой институции — то ли в Министерстве экономики, то ли в Нацбанке, то ли в других — есть свои эксперты. Они занимаются своей профессиональной деятельностью, и, конечно, они занимаются также анализом. Некоторые из этих бюрократов — они стали очень профессиональными. Скажем, нацбанковские — очень хорошие. Минэкономики и Минфинансов — там есть вопросы, потому что они существуют под сильным политическим прессингом. Но ведь руководства некоторых сумели добиться большей степени автономии. Прокоповичу это было легче, чем министрам, потому что у него всё-таки отдельный статус, ну и персональное умение разговаривать с Лукашенко... Там эта бюрократия более-менее автономная. Другие — они находятся под более серьёзным политическим прессом. И это накладывает ограничения.
Я разговаривал со специалистами из разных областей. И когда говоришь об участии в каком-то публичном мероприятии, выходе этих людей в публичное пространство, то в частном разговоре они вам скажут всё, что думают, а публично они будут говорить всё правильно.
Ну, а насколько власти могут прислушиваться к альтернативным мнениям? Могут ли аналитики влиять на принятие решений?
Ну, вы видите, Макей – может. Всё-таки там, в консультационном совете администрации президента, оппозиции намного больше, чем в парламенте. Это довольно церемониальные шаги, скорее всего такой пиаровский ход, но при определённом подходе именно такие вещи, такие пиаровские ходы со стороны властей надо использовать для создания публичного пространства. Чтобы те вопросы, которые стоят перед страной, обсуждались не только между тремя лицами в государстве.
Бывает ли так, что аналитики говорят одно, но власти всё равно делают по-другому?
Такое повсюду. Потому что о необходимости рыночных реформ наши независимые аналитики говорили десятилетиями. Даже больше. С этой позиции, с этих лозунгов и предложений власть долгое время просто издевалась. И делали это умышленно, вроде “вот вы нам навязываете это, а мы идём собственной дорогой”. Потому что для официоза — как для тех, кто принимает решения, так и для их аналитического сообщества — задача стоит не только принимать какие-то оптимальные решения, но ещё и принимать такие решения, которые поспособствуют сохранению статус-кво в стране. Плюс – создание какой-то мифологии. Дело не в том, что они живут в каких-то собственных мифах и поэтому ошибаются... Миф – это их политический инструмент. Они должны их создавать.
Но зачем Беларуси такая аналитика?
Ну, потому что в каждом обществе должна быть рефлексия. Вот и всё. Надо понимать, где мы находимся и куда двигаться дальше. Поэтому всегда будут появляться люди, которые будут пытаться думать. Другое дело, как их будут слушать. Вот здесь уже могут быть разные варианты.
Получается, что прикладное значение белорусской аналитики небольшое...
Ну, почему? Оно увеличивается, но ведь существуют определённые политические ограничения на это. Дело в том, что сейчас мы столкнулись с довольно интересной ситуацией. Когда-то у нас проблема была в том, что со стороны государства не было никакой заинтересованности к переменам, к альтернативной мысли. Они видели, что ситуацию они контролируют, какой-то экономический рост есть, зарплаты повышаем, всё у нас нормально... Зачем слушать какие-то советы, зачем что-то менять?
Сейчас началась такая интересная ситуация, что уже сама власть инициирует столько смен, что независимое сообщество ещё, может, и не готово адекватно на них реагировать и как-то рефлексировать, обсуждать, критиковать, предлагать какие-то альтернативы и т.д. Здесь уже получаются более интересные сюжеты, чем были полгода назад.
Есть аналитика широкая, охватывающая много вопросов, а есть узкоспециализированная...
Дело в том, что аналитика, анализ – это всего-навсего способ обработки данных. Вот и всё. Он не говорит вам, какие вы данные обрабатываете. Это способ работы с информацией. И поэтому не бывает аналитика широкого и узкого. Это темы бывают широкие и узкие.
А если аналитик специализируется в какой-то очень узкой теме?
Это называется эксперт. Аналитик работает с данными. Эксперт – это человек, который специализируется на определёённом направлении. Вот это его делянка, он её знает от и до. Аналитик – это такой человек, который владеет определёнными методами и на основании определённых данных может получать новые данные. Или проверять их, или сверять и продуцировать какую-то новую информацию.
У нас частенько просто путают эти две сферы — аналитика и экспертиза. Это не совсем то же самое. Эти сферы пересекаются, но в настоящих, сильных фабриках мыслей эти сферы разграничиваются. Аналитик — это человек более широкого профиля, который работает над более широким рядом проблем.
Кто заказывает аналитику в Беларуси? Кто является заказчиком?
Главный наш заказчик – это государство. Но там есть ограничения на темы и даже на содержание. Скажем, Министерство сельского хозяйства может заказать какому-то независимому аналитику бумагу про опыт реформ сельского хозяйства в других странах. Но ставится, например, задача показать, что в принципе в Беларуси то же самое, что и везде. Правда, это уже не аналитики, а профанация.
Есть определённый спрос и есть определённый интерес к работе независимых аналитиков, особенно в ситуациях общественной неопределённости. Есть определённая заинтересованность рефлексией над событиями, но это скорее спрос на публицистику, который всегда существует со стороны медиа. А спрос на предложение конкретных решений, он действительно очень редко возникает в ситуациях, когда у официального сообщества не хватает каких-то своих компетенций или просто создаётся ситуация, когда действительно надо менять политику. Это первое. Второе — то, что существует проблема платёжеспособности. Потому что те, кто интересуется, не всегда те, кто может платить...
Часто создаётся довольно абсурдная ситуация, когда спрос удовлетворяется оплатой третьей стороны. То ли донор, то ли другой заказчик. Довольно абсурдная ситуация, но она опять-таки связана с тем, что у нас нет нормального процесса принятия решений. И нет нормального публичного пространства, нет традиции, что такая деятельность должна адекватно оплачиваться
Куда мне можно обращаться, если я чувствую в себе силы и хочу заниматься аналитикой?
Чтобы серьёзно заниматься этой деятельностью, вам будет нужна серьёзное образование, серьёзная перспектива и владение методами исследования, сбора и обработки данных. Это может быть хорошее математическое образование или хорошее гуманитарное образование, или экономическое. Но ведь настоящий аналитик работает на стыке нескольких дисциплин.
В принципе, в нормальной стране, нормальном обществе, инфраструктура этой деятельности очень широка. Это и фабрики мыслей, и государственные учреждения, университеты, это корпорации. У нас этот выбор очень ограничен, поэтому у нас, к сожалению, под аналитикой больше понимается публицистика и эссеистика. То есть люди продуцируют тексты, люди не делают исследования, не продуцируют каких-то новых данных. Они пишут и мыслят... Вот это и есть критика. Без осмысления действительности, без продуцирования новых данных.
Возвращаясь к примерам... Если посмотреть на аналитику на Западе — пожалуй, там более очевидно, как может аналитика повлиять на принятие решений?
То, что у нас говорят "аналитика", там это называется “public policy” — это интегральная часть общественной, политической жизни. У нас такого просто нет. “Public policy” возникает там, где есть публичная сфера, где есть принципы и механизмы ответственности государства, тех, кто принимает решения, перед теми, на кого эти решения влияют. У нас этого пока что нет. Там без обсуждения в публичном пространстве не принимается ни одно решение.
Можете ли описать схему, каким образом аналитика может влиять на принятие решения?
Всё начинается с какой-то проблемной ситуации. Обсуждается проблема, обсуждаются возможные её последствия и риск, с которыми сталкивается общество. Определяются те, на кого эта ситуация влияет. Обсуждаются возможные варианты принятия решений, их последствия для тех или иных групп, потому что редко бывают решения объективно оптимальные. Каждое решение влечёт за собой определённый баланс. Кто-то выиграет, а кто-то проиграет от того или другого решения. Поэтому происходит определённая борьба групп интересов вокруг той площадки, где происходит принятие решения. Будь то парламент, будь то министерство и т.д. В нормальном обществе происходят определённые публичные консультации.
Там, где эти механизмы не срабатывают, существуют определённые механизмы обратной связи – те же выборы, или, скажем, протест.
Примеры? Ну, принятие бюджета, налоговая реформа, реформа здравоохранения... Бывают механизмы, где нет не только оптимального решения, но не может быть консенсуса насчёт того, какое решение может быть оптимальным. Вот особенно с этим кризисом... Вот это попытка стимулирования экономического роста, выхода из кризиса путём вливания триллиона долларов в американскую экономику. Это решение влияет не только на Америку, оно влияет на весь мир. Но между экономистами нет консенсуса насчёт того, как сработает эта мера. И можно ли тушить огонь бензином. Это, на мой взгляд, то, что сейчас происходит.
Здесь уже, если нет консенсуса, решения переходят из области “policy” в чисто политические. Здесь уже вопрос скорее политического выживания.
Мы как раз затронули тему кризиса... Интересно, становится ли роль аналитики и аналитика более важной во время кризиса?
Меняется публичная роль человека, который называет себя аналитиком. Она делается более очевидной, потому что общество в отчаянии, общество сталкивается с чем-то, чего оно до сих пор не знало или уже падзабыло. Ситуация неопределённости, в которой человек волнуется и за персональную жизнь, и за будущее, и за судьбу своих близких. И надо какое-то объяснение происходящего. Поэтому просто увеличивается спрос на объяснения. Правда, эти объяснения могут быть и критикой, могут быть и публицистикой, и чем угодно.
Знаете, тяжело судить о том, чего до сих пор не знал. Открываешь каждый день аналитические сводки мировых информационных агентств — и просто волосы становятся дыбом. Понимаешь, что чем больше ты узнаёшь об этом кризисе, тем меньше ты действительно понимаешь. Это первое.
Второе, что нет такой волшебной книги, где было бы точно написано, что происходит и как происходит. Особенно когда мы говорим об экономических проблемах. Про экономику шутят сами экономисты, что это единственная дисциплина, где можно получить Нобелевскую премию, доказывая диаметрально противоположные вещи. Поэтому ждать каких-то спасительных рецептов даже от сверхпрофессионалов не выпприходится. Даже два нобелевских лауреата не могут договориться об элементарных вещах — так что уже говорить про нас, бедных минских политологов и социологов или философов?
Третье: есть определённые политические ограничения, потому что любые позитивные предложения фильтруются через сито приоритетов, котрые имеет сама власть, хотя она сейчас и открыта для предложений как никогда за последние 14 лет. Ведь они тоже столкнулись с чем-то неизвестным, создающим для них угрозу. Но первыми, кто создал этот спрос на информацию, на какую-то рефлексию, скорее на критику и рефлексию, чем на аналитику, я бы сказал — это были, конечно, медиа. Потому что им надо объяснять людям хотя как-то. Не важно — правильно, неправильно. Это горячая тема, она популярна, она интересна.
С вопросами практических решений, там уже намного сложнее. Потому что открытость к новым предложениям не отменяет старых приоритетов, которые имеет власть. Скажем, у нас может одновременно ставиться задача по привлечению заграничных инвестиций. И здесь можно дать очень квалифицированный совет, как это можно сделать. В то же время сохраняются старые задачи — скажем, выполнение прогнозных показателей, которые никто не отменил, или сохранение занятости. Под эти две вещи ни один инвестор не придёт. Это вам пример. И здесь посоветовать, как “скрестить коня и трепетную лань”, не хватит никаких мозгов и никакого умения. И мне просто очень жаль чиновников, которым приходится работать в этих условиях, выполнять то, чего просто не может быть.
Насколько вообще много политики в аналитике?
Она присутствует повсюду, где те или другие мнения, советы или рецепции даются не с точки зрения интересов общего блага, а с точки зрения интересов какой-то политической группировки или собственных мнений того, кто даёт совет. Потому что это тоже ещё один фильтр – собственная идеология, собственное мировоззрение, собственные ценности.
Ни один профессионал никогда не может быть свободным от этого. Даже если он стремится к этому. Всё это преломляется через наши собственные суждения. Даже если у нас нет никаких вредительских мнений. Всё равно у нас есть собственные суждения о добре и зле.
Можем ли мы говорить в таком случае про аналитику хорошую и плохую? В зависимости от того, насколько много в ней политики.
Без политизации никакой “policy proposal” невозможен. Потому что люди, которые дают советы или выписывают рецепты, имеют очень сильное собственное мнение, очень сильные собственные ценности. Но если политизированность доходит до того, что начинают опровергать самые очевидные факты, то, конечно, да...
Абсолютно нормально, когда в цивилизованной стране существуют консервативные исследовательские институты, когда существуют либеральные исследовательские институты, когда существуют левые исследовательские институты, или то, что называется фабриками мыслей, или центры, занимающиеся “public policy”, которые предложат какие-то собственные решения. Есть фонд Эберта в Германии, есть фонд Аденауэра. В Америке есть очень консервативная “Херитидж фаундейшн”, есть центр американского прогресса, очень левый. Всё это размещается в Вашингтоне на одной улице. И это нормально. Это создаёт площадки для диалога, для конкуренции идей, для обмена мнениями между людьми, которые никогда друг с другом не согласятся. Это выносится в публичное пространство, на суд общества.
У нас же нет сильного аналитического левого интеллектуального течения. У нас этого не хватает, потому что люди, занимающиеся “public policy”, стремятся ей заниматься в независимом секторе — это как правило люди правых взглядов, право-либеральных. Это исторически сложилось, потому что даже на Западе левые, интеллектуальная левизна — она концентрируется в университетах. А интеллектуалам правого направления — им надо было искать себе место в другом пространстве.
Часто бывает так, что аналитики и эксперты пеняют на то, что нет открытых площадок, условий для открытых дискуссий, поэтому и аналитика находится на низком уровне. Но вед и вы об этом говорили: часто получается так, что сами аналитики повторяют друг друга, говорят об одном и том же. Нет разных мнений...
Частично это потому, что у нас одна группа в обществе решила выжать из публичного пространства другую. Это нормальная авторитарная политика. Поэтому естественно, что эта другая группа пытается консолидироваться. И эта группа как раз и направлена на то, чтобы добиываться каких-то публичных дебатов. А иметь возможность вести дискуссии с людьми, которые, скажем, придерживаются идеи белорусской модели развития — это было бы интересно, но ведь.... Вот есть минский форум, где это немного происходит. Вот сейчас появляется этот консультационный совет. Будем надеяться, что процесс будет идти и дальше. Сейчас эти возможности появляются потому, что государство само не знает, что делать. Это хороший период для аналитической работы.
Как вы видите будущее белорусской аналитики?
То, что у нас произошло – это просто отражение состояния публичного пространства. Чтобы решать проблемы выживания, государству и думать много не надо было. Ну, были два фактора — доступ к российской нефти и к российскому рынку. Сейчас всё усложняется. Усложняются предпосылки для выживания той же самой системы. И ей, конечно, придётся больше думать и больше привлекать людей, умеющих думать. Это определённый вызов для той части аналитического сообщества.
Знаете, в высоком обществе часто надо поддержать разговор. Так вот здесь тоже – надо будет поддержать разговор. Не просто зацикливаться на общих вещах, как свергнуть этот ненавистный кровавый режим. Будет вызов поддержать диалог по каким-то практическим вопросам, по секторальным вопросам, по вопросам, связанным с какими-то конкретными сферами — то ли энергетика, то ли экономическая либерализация, то ли рынок труда, то ли банковский сектор и т.д. И здесь уже будет требоваться другая компетенция, и, пожалуй, другие люди.
Беседовала Наста Игнатович
