"Война пришла и к мертвым": репортаж из Чернигова

Чернигов, расположенный в 100 километрах от белорусского Гомеля, попал под обстрел российских войск в первые же дни войны. Почти месяц город был окружен со всех сторон. В конце марта россияне взорвали все мосты, с тех пор привезти что-либо в областной центр, где уже не было света, отопления, воды и связи, было почти невозможно, как и эвакуировать людей. Жителей в городе осталось более ста тысяч — втрое меньше, чем до войны.

Целый месяц Чернигов был под постоянными обстрелами. Его окраины уничтожили почти до основания. Более 350 мирных жителей погибли от обстрелов, но гораздо больше умерли от нехватки лекарств, еды, тепла.

Защитники Чернигова не только не впустили россиян, но и не пропустили их дальше — на Киев. Какой ценой это далось, и как город приходит в себя от войны — в репортаже hromadske.

На окраине Чернигова — тихо и пусто. Словно жизнь отсюда ушла и не вернулась. Под забором на скамейке одиноко сидит пожилой мужчина. 

"Добрый день, можно ли с вами поговорить?" — направляемся к нему. Мужчина не реагирует. Здороваемся еще раз: "Мы — журналисты!" — пытаемся пробиться. Он продолжает молчать. Затем поднимается со скамейки, всматривается. Показывает на уши и объясняет, что плохо слышит: "Перепонки полопались от взрывов. Оглох. Пережил весь этот ад. Мне 70 лет".

Мужчину зовут Николай. Когда большинство его соседей бежали от войны, он не уехал: "Я на этой земле прожил и не ушел и остался жив. Слава Богу". 

Но выжили не все. Николай кричит и нарушает мертвую тишину, нависшую над его городом. Ведет нас в заваленный землей подвал. Там от обстрелов прятались его племянник с супругой. Племянник погиб. Его похоронили прямо на огороде в нескольких метрах от места гибели. 

На могиле наскоро сколоченный крест. На грубой необтесанной древесине — булочка и три конфеты. На черной земле — коричневая жидкость в пластиковом стакане.

"Вот и все. Сколько прожил, такого не видел. Путину на том свете не будет покоя. Что здесь творилось. Не дай Бог", — Николай пытается оправиться от пережитого.

Его дом — единственный уцелевший на всей улице, только окна выбило, и это чудо он тоже пытается "переварить". А заодно и благодарит — всех, кто возвращается на родную улицу, селит у себя.

На старом кладбище Чернигова, где в последние годы никого не хоронили, сейчас огромная прогалина с недавно распаханной почвой. Ровными рядками из земли торчат таблички с именами и фамилиями похороненных здесь за последние недели. 

На одних есть полная информация — с датами рождения и смерти. На других — только фамилия или адрес, где нашли умершего. Сюда постоянно кто-то приезжает и приходит. Живые ищут умерших. Вот пожилой мужчина прочесывает могилу за могилой. Вчитывается в каждую табличку — ищет своих. 

"Его 15-го похоронили, а мы только 25-го узнали, что он убит", — женщина в розовой шапке и коричневой куртке нашла своего мужа. Оказывается, даже мертвым найти во время войны — удача, у многих нет ни малейшей информации, где их родные. Чтобы не больше путаться между одинаковыми табличками, семья прикапывает на могиле палку и привязывает к ней черную медицинскую маску — как знак, чтобы издали было видно.

120 тел лежали повсюду

В морге второй городской больницы Чернигова в углу комнаты десяток деревянных табличек на штырях. Валентина — сотрудница морга — берет одну из них. Аккуратным каллиграфическим почерком выводит имя: "Вера". Хотя веры после каждого нового дня в оккупации оставалось все меньше, Валентина продолжала приходить сюда и работать. Кто-то заботится о живых, кто-то — об умерших. 

"Я здесь работаю с начала войны. Было очень много людей. Очень. По 40 покойников в день. Спасибо руководству, что смогли раздобыть гробы, и что никто не залеживался. Таблички мы подписываем. По ним люди ищут своих усопших, а потом уже устанавливают свои кресты или перезахоранивают, это уже их дело. Таблички — чтобы люди не искали ветра в поле".

Сергей Андреев, заведующий патологоанатомическим отделением больницы, рассказывает, что во время ковидной пандемии, когда поступало по 18 тел в день, им казалось, что это максимум, на который способно и помещение, и работники. Но во время войны бывало и по 50 тел в сутки. 

"Морг был переполнен. 120 тел лежали повсюду — на полу, на столах, потому что некуда было их складывать. Потом ситуация выровнялась. Наладилась система захоронений. Начали понемногу производить гробы", — вспоминает Андреев. 

Мы выходим во внутренний двор морга. Он заставлен простыми деревянными гробами. На одном — табличка с фамилией, датой рождения и смерти. Александр не дожил нескольких дней до своего 38-го дня рождения. 

Когда в морге, как и во всем городе, пропал свет, тела в коробках хранили прямо тут, на улице. "Хорошо, что температура была минусовая", — говорит Андреев. Он подходит к большому грузовику, припаркованному рядом с деревянными гробами. Обычно в таких машинах-рефрижераторах хранятся продукты. 

Патологоанатом открывает двери, они скрипят. За ними — на полу рефрижератора — более десятка тел. Андреев заходит внутрь, проходит между погибшими, осматривает. Это тела тех людей, кого не опознали, и у кого не было документов. Их уже отдали на судебно-медицинскую экспертизу. 

"Больше 800 мы похоронили. Раньше за год было 800. Мощности морга не рассчитаны на такие количества. Все приходилось делать самим. Не важно, кто ты — врач, санитарка, лаборантка. Все мы научились забивать гвозди", — говорит Андреев.

Большинство умерло не из-за ранений. А от того, что в заблокированном россиянами городе у людей не было самого необходимого: еды, лекарств, медицинской помощи. Скорые в Чернигове просто не всегда могли выезжать на вызовы к гражданским. Например, если схватило сердце или поднялось давление, человек не получал первой медицинской помощи и умирал.

Дом сгорел. Сына убили

В палатах второй городской больницы Чернигова — десятки тех, кого врачи смогли спасти после обстрелов. Из рук и ног торчат железные штыри. Это — аппараты наружной фиксации. 

Мужчина в футболке цвета хаки приподнимает одеяло и показывает свою изуродованную ногу. Его зовут Юрий. 10 марта от его дома ничего не осталось. Но сам Юрий остался в городе. Вместе с сыном помогал пожилым людям. 26 марта они вошли в дом, куда привезли продукты, и туда залетела мина.

"Сына, кума — наповал. Сыну 19 лет было. Лучше бы я погиб, а сын пусть жил, ему жить и жить. Я в Афганистане отвоевал 2,5 года, там пронесло. А тут суки-негодяи пришли людей убивать непонятно за что", — Юрий едва сдерживает слезы.

300 спартанцев второй городской больницы Чернигова

Во время активных обстрелов, рассказывает заведующий травматологическим отделением Богдан Рожило, они с коллегами работали сразу в трех операционных. Оперировали на первом этаже, чтобы не терять время. 

"В трех операционных на трех столах все — травматологи, хирурги, урологи — кто имеет хирургический профиль, все делали одно и то же. Травматология занимала четыре этажа. Все были с травмами после авианалетов, обстрелов очередей", — вспоминает Рожило.

Он заводит нас в свой кабинет, в котором живет последние несколько недель. Здесь две клетки с попугаями — работники больницы перевезли на работу членов семьи и домашних питомцев. Потому что просто не было возможности ездить туда-сюда.

"Очень хочется уже дома поспать", — говорит Рожило.

Таких как он — врачей и медицинских сестер второй городской больницы, которые не выехали из Чернигова — 300. Впрочем, большинство персонала уехало. В больнице остался костяк, говорит главный врач Владислав Кухарь.

Он считает, что его коллеги не имели права покидать больницу: "Мое святое убеждение, что медработники не должны выезжать. Мы работаем в стратегическом заведении. Мы работаем в заведении критической инфраструктуры. Мы все давали клятву. Большинство из нас военнообязанные. Ну как можно оставить свое место работы? А если бы все так сделали — уехали. Повесили бы замок на больницу? И умирайте так?!"

Анна Альбиновна умерла бы, если бы врачи не оказали ей помощь. Авианалет застал женщину дома. 

"Я была на кухне, и было открыто окно. Успела крикнуть — самолет и больше ничего не помню. Мне вену пробило, голову. Кровь лилась, все было залито кровью. Я выскочила, и меня “скорая” забрала. А многие тут погибли", — Анна вытаскивает одеяло с темными пятнами крови. И показывает забрызганные стены. В шоке она тогда смогла выбраться во двор. Даже толком не помнит, как. Боли, говорит, не чувствовала. 

"Выскочила. Спасибо, что перевязали. Тут голова была пробита. Вот шрам на лбу зарастает. Вот так текла кровь из меня. Быстро забрали. Дали какую-то штору, чтобы накрыться. Ехала я в “скорой”, лежал мужчина с оторванной ногой", — вспоминает Анна. 

В своей квартире женщина больше не живет. После того как чудом уцелела, переехала к сестре. Но домой наведывается: наводит порядок, убирает мусор, в который россияне превратили то, что когда-то было ее жизнью. И удивляется: в ее доме жили одни пенсионеры, какую угрозу они могли представлять оккупантам?

Война пришла даже к мертвым

На городском кладбище Чернигова "Яцево" на ветру развеваются изорванные сине-желтые флаги. Здесь их целые ряды — рядом с каждой могилой погибшего в российско-украинской войне еще до полномасштабного вторжения. 

"На этом кладбище, на центральной аллее, хоронили погибших воинов АТО. Но видите, война пришла и к мертвым", — говорит Богдан из муниципальной стражи Чернигова.

Изуродованных могил украинских защитников здесь — десятки, потому что кладбище "Яцево" фактически оказалось на передовой.

Могила Владимира Титарчука усеяна камнями. Его портрет наполовину разбит. Киборг Титарчук с позывным "Теща", капитан ВСУ, погиб в Донецком аэропорту 17 октября 2014 года. Здесь, на кладбище, он должен был обрести вечный покой, но россияне пришли и сюда и потревожили его даже после смерти.