Спросили учителей, как разговаривать с детьми о тоталитаризме и насилии
Мы нередко задаёмся наивными, почти детскими вопросами — например, спрашиваем себя, как можно было допустить репрессии. Еврорадио решило обратиться к тем, кто отвечает на детские вопросы ежедневно — к преподавателям литературы.
Как разговаривать с детьми о репрессиях и расстрелянной литературе? Какие непростые вопросы задают подростки? Что их вообще волнует и почему, в конце концов, книжки, которые мы читали в школе, никого не учат?
Учителя рассказали, что репрессии — может, и не главная тема, которая занимает подростков. Среди других вопросов — домашнее насилие, виктимное поведение и просто собственные внутренние катаклизмы. Без прохождения через которые, может, и не получится давать правильные ответы на более глобальные вопросы.
Как ответить школьникам на вопрос о расстрелянных поэтах? Как обсудить с ними взаимосвязь длины юбки и насилия? И что сказать, если у тебя спрашивают, будем ли мы сегодня на классном часу петь "Муры"?
Анна Северинец, учительница: "Если бы книги чему-то учили людей, не было бы ни Гитлера, ни Сталина, ни Окрестина"
— Я не могу сказать, что дети или детские вопросы особенно изменились за последний год. По крайней мере, на уроках литературы мы редко обсуждаем повседневность: я не считаю правильным превращать конкретно свои уроки в диспуты вокруг новостей. Скорее, это задача обществоведения, литература же — про общее, про закономерности, про человеческий характер, про личность. Безусловно, инструментами с уроков литературы дети будут пользоваться, рефлексируя на повседневные темы, но дискутировать вокруг острых новостей прямо в классе я не люблю — многих можно ранить, зацепить за семейную боль, неосторожно высказаться либо спровоцировать неосторожную реплику одноклассника.
Что же касается общих тем — тоталитарных режимов, демократических ценностей, воли, личности, человеческих решений в трудных ситуациях, — об этом мы беседуем всегда, и раньше, и сейчас, и я не могу сказать, что это тяжёлые разговоры. Они полезны, дети довольно легко об этом рассуждают, ведь сами ещё смотрят на это снаружи, а снаружи проще.
Что же касается несоответствия того, чему учат книжки, и того, что дети видят вокруг, — то на самых первых уроках мы всегда обсуждаем этот знаменитый хрестоматийный парадокс, что книги якобы чему-то учат.
Если они чему-то и учат — так это только разбираться в чужой голове, понимать, каким образом и какими средствами автор выражает свою позицию и каким образом мы можем её оспорить или поддержать. Если бы книги чему-то учили людей, не было бы ни Гитлера, ни Сталина, ни Окрестина.
Как рассказывать детям о репрессиях? Сказать по правде, конкретной методики у меня нет. В каждом классе, в каждый год это будет разная беседа, к тому же возникнуть она может когда угодно, что на уроках по Максиму Горькому, что на уроках по Пушкину, что, естественно, на уроках по белорусской литературе, которая вся есть история репрессий.
Рассказываю как есть, приношу документы, фотографии — если это старшие классы. Беседуем об этом в мифологических категориях, через сказки, через мифы той же Греции — в младших, потому что там нужно заложить общее непринятие насилия и самодурства, для этих целей хорошо подходят сказочные и мифологические структуры.
А вообще, нынешние дети, по крайней мере мои конкретные ученики, живут в основном в своём мире. Им по четырнадцать-пятнадцать лет, у них любовь, самоопределение, самопринятие, у них немного другие сейчас моральные проблемы и страдания. Подростковый возраст — это время космических противостояний, онтологических вопросов, внутренних катаклизмов. Если они выйдут из них людьми — они будут и другие вопросы современности решать правильно. Над этим и работаем.
Лилия Гусарова, преподавательница белорусского языка и литературы: связана ли юбка с насилием
— Когда я преподавала в белорусской школе, в шестом классе мы говорили о насилии. И был вопрос о том, как выглядит жертва. Один мальчик сказал, что одежда и насилие связаны. То есть если у девушки короткая юбка, то возможность насилия возрастает. И было очень трудно объяснить, что это не взаимосвязано. И что девушка не должна выбирать одежду исходя из факта насилия.
Был спор между несколькими девочками и этим мальчиком. Таких девочек, которые считали, что от длины юбки зависит, будешь ли ты изнасилована, не было. Большинство участия в споре не принимали, наблюдали за этим.
Ещё у меня спрашивали про ЛГБТК+, как я к этому отношусь. Им было это интересно, кажется, им казалось, что понимать эту тему — модно. Одна девочка мне призналась в любви, она относила себя к ЛГБТК+. Но когда я читала их письма к себе в будущее, мне показалось, они не очень понимают, что это такое. Мои коллеги этих обсуждений не понимали, им казалось это диким.
Дети понимают, что я "змагарка", они позволяли себе говорить "Жыве Беларусь!" на уроках. Одна девочка даже принесла учебник, в котором рассказывалось о происхождении бело-красно-белого флага.
Мы и "Тры чарапахі" на занятиях пели. Однажды пятиклассник спросил у меня: а мы будем на классном часу петь "Разбуры турмы муры"? И я растерялась, не знала, как на такой вопрос ответить. Одно дело — "Тры чарапахі", а что ответить на вопрос про "Муры", я не знала.
Преподавательница белорусского языка и литературы, анонимно: младшим детям репрессии интереснее, чем старшим
— К сожалению, не могу сказать, что дети задают мне много вопросов о расстрелянной литературе.
Вот как раз сегодня с 10 классом рассматривали тему "Белорусская литература начала ХХ в.". Я специально затронула тему сталинских репрессий, но обратной связи не было. Дети просто молча приняли эту информацию.
Младшим детям, пятиклассникам и семиклассникам, я тоже рассказывала об этом, правда, раньше ещё. Вот у них реакция была другая: спрашивали, почему, за что. Отвечала, что за любовь к Беларуси, её традициям, культуре, к языку белорусскому и вообще за то, что они были умными и образованными. Такими людьми труднее управлять.
Я говорила детям, что в советский период 1930-х годов власть старалась сделать всех своих граждан одинаковыми, несмотря на то, что в его [государства] состав входило много других стран, у каждой из которых были свои культура, традиции, язык. Поэтому тех, кто был не согласен с такой политикой, убирали.
