"Сегодняшний КГБ мог отказаться от этих преступлений, а он их засекретил"

Историк-архивист Дмитрий Дрозд получил ответ из Администрации президента на просьбу передать дела репрессированных в 1930-х годах в общедоступные архивы. По закону "Об архивному деле и делопроизводстве", информация о делах, старше 75 лет, не относится к личной тайне граждан и должна открываться. Но чиновники почему-то решили, что отсчёт этого срока нужно начинать не с момента вынесения карательного приговора, а с момента реабилитации осуждённых. То есть подробности дел реабилитированных будут закрыты минимум до 2035 года, а в общедоступные архивы их не собираются передавать минимум до 2081 года. Соответственно, дела репрессированных родственников смогут увидеть разве только их правнуки. Пытаемся понять логику

Еврорадио: Так а нужно вообще открывать подробности дел репрессированных в 30-е годы белорусов?

Дмитрий Дрозд: Мне как историку-архивисту вообще странно, что такой вопрос возникает. Потому что дела должны быть открытыми. Это право нам гарантировано принятыми в международном сообществе правами человека. Это право на выяснение истины, право на изучение истории, право доступа в архивы... Тем более мы имеем право изучать историю своей семьи, то есть прийти в архив и получить свободный доступ к документам о своих родственниках. Несмотря на ответ, который я получил из Администрации президента, я убеждйн, что оснований ограничивать доступ к этим документам нет.

Еврорадио: Вы как специалист понимаете, что в этих документах такого полезного. Но объясните нам: что в них можно найти, какая информация там скрывается?

Дмитрий Дрозд: Ну, мотивы у разных людей могут быть разные. Если мотивы прагматичные, то в этих документах указана национальность. Сейчас многие в погоне за картой поляка, пытаются получить эти документы, потому что там прописано, например, что человек был поляком и был репрессирован как польский шпион. Там есть очень интересная информация о семейной генеалогии. Ведь, как правило, когда уже возбуждалось уголовное дело на человека, то отслеживались все его связи. Там прописано, сколько земли было у его родителей, у дедов до революции, чем они владели... то есть та информация, которую мы сейчас не можем получить ни с каких других источников. И очень хорошо прослеживаются семейные связи, что делает эти дела очень информативными и интересными для изучения генеалогии.

Также интересны эти дела для понимания, как вообще работала советская система. Потому что до сих пор, когда разговариваешь с людьми, слышишь невероятные вещи. У меня был разговор с обычным человеком. Я ему говорю: мол, были же сталинские репрессии. А он мне отвечает, что нас мало расстреливали. То есть до сих пор среди нас ходят люди, которые убежденные, что нас мало расстреляли! Такие люди опасны для общества. Сейчас, наверное, никто не скажет "мало палили евреев" или "плохо, что в Хатыни кто-то выжил и сумел рассказать об этом". Пропаганда фашизма и антисемитизма в нашем обществе невозможна. А вот пропаганда сталинизма — возможна. Министр внутренних дел выходит на мероприятия в форме НКВД. Для нашего общества это нормально, хотя сталинские репрессии мало чем отличаются от тех же фашистских, от Холокоста. Там были репрессии по национальному признаку, а здесь тоже по национальному, но в основном по социальному. То есть человек просто родился не в той семье и несколько лет шёл к этой яме в Куропатах.

 

У наших соседей, где архивы КГБ открыты, примеров кровной мести не было

Еврорадио: Помимо того, что вы рассказали, из документов можно узнать и имена тех, кто доносил, кто выступал в качестве свидетелей...

Дмитрий Дрозд: На самом деле, изучая советские документы, понимаешь, что это очень интересная система. Думаю, что и сейчас КГБ работает по тем же методичкам. Читают письма, прослушивают, вербуются люди из твоего окружения, чтобы на тебя доносили. Когда читаешь эти дела, становится страшно. Вот что мы понимаем под словом "агитация"? Это человек вышел куда-то с плакатами, кричал, убеждал людей. А что такое антисоветская агитация в советские времена? Человек где-то в частной беседе кому-то сказал: "А ты знаешь, что на самом деле партию создал не Сталин, а Ленин?" Или "Я воевал с Чапаевым, и мы вообще не знали, кто такой Сталин, у нас был Троцкий главнокомандующим". Всё! Этот разговор доносили, это уже был троцкизм и антисоветская агитация, и за эти слова, которые, по сути, правда, человеку могли дать от пяти до десяти. А дальше как повезёт, жизнь могла закончиться и в Куропатах.

Еврорадио: Но давайте вернёмся к именам свидетелей и доносчиков, которые можно вычитать в этих архивных документах. Существует вероятность, что, узнав о виновных в репрессировании родственника, кто-то начнёт мстить родственникам доносчика?

Дмитрий Дрозд: Здесь нужно понимать, что система розыска очень бережно относится к своим информаторам. Так было и во времена царской империи, и во времена советской. Поэтому, когда читаешь дела, то не понимаешь, кто точно донёс на человека. Потому что там, например, написано, что, по показаниям информатора "Москвич", то и то. И если мы не знаем агентурных вещей, не имеем бумаг, где написано, что такой-то человек завербован и получил агентурную кличку "Москвич", для вас это будет просто какой-то "Москвич". Да и вообще, по закону, наше государство имеет право хранить в секрете имена тех, кто сотрудничал с КГБ. Это одна из тайн, которая свято охраняется, и, думаю, все эти агентурные дела уже давно уничтожены. Опыт Украины, Германии, Польши говорит, что как только возникнет угроза, что люди попадут в архивы КГБ, в первую очередь горят вот эти агентурные дела. Поэтому кто такой агент "Москвич", мы, скорее всего, никогда не узнаем.

Еврорадио: Когда начали говорить о зарубежном опыте, то в Украине и Литве дела репрессированных в 30-е годы открыты. Были в этих странах примеры кровной мести?

Дмитрий Дрозд: Я разговаривал с бывшим и нынешним директорами архива Службы безопасности Украины. Они оба мне сказали, что таких примеров не было. Но на моё понимание, никаких проблем быть и не может, особенно что касается репрессий, которые были до 1941 года. Ведь этих людей уже нет в живых, а в большинстве случаев и их детей нет. С этой точки зрения, наибольшую опасность имеют дела послевоенные и лет 70-80-х. Но мы и не требуем открыть эти дела.

Наши требования касаются репрессий 30-х годов. Потому что это по закону, так как 75 лет прошло. А ответ, который я получил, на самом деле не соответствует закону. Потому что в законе чётко прописано, что ограничение устанавливается на 75 лет с даты создания документа. То есть дело состоит из определённых документов, в нём может быть 1000 листов, но каждый отдельный документ имеет дату создания. Закон не говорит о делах в целом, он говорит именно о конкретном документе. То есть под каждым документом — арест, допрос, обыск — стоит точная дата его создания. И вот от этой даты и должен идти отсчёт 75 лет тайны.

В Администрации президента пояснили, что они в 60-х годах вклеили в дело справку о реабилитации, поэтому отсчёт пошел с этой даты... Во-первых, справка о реабилитации вряд ли подпадает под понятие "тайна частной жизни". Потому что там нет никаких данных, кроме имени, статьи, по которой был приговор, и собственно информации о реабилитации. А как может быть тайной то, что человек оправдан? Государство должно было бы, наоборот, взять на себя обязательство по распространению информации о том, что вот эти люди были уничтожены ни за что!

Там же как было. Сегодня взяли человека, а уже через неделю он мог оказаться в Куропатах. И с этого момента дело закрыто, делопроизводство по нему больше не ведётся, его передают в архив. Реабилитация — совсем другой процесс.

Мы сейчас говорим, что через 80 лет из архива КГБ дела передаются в Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Допустим, они эти дела передали, там создали для них новые папки. И что? Теперь будем с этого момента отсчитывать 75 лет? То есть этот ответ абсолютно незаконный и не имеет никакого отношения к тайне частной жизни.

 

Дел, которые велись в КГБ, мы скорее всего вообще никогда не увидим

Еврорадио: То есть получается, что дела тех, кто был наказан и не реабилитирован, можно увидеть, а реабилитированных — нет?

Дмитрий Дрозд: Да! То есть дела различных преступников, насильников мы можем посмотреть. А там очень много ужасных вещей. А дела тех, кто ни в чём не виноват, получается, не увидим ещё несколько десятков лет. В общем, система архивного делопроизводства в Беларуси какая-то странная. Так как часть документов реабилитированных уже передана в Национальный архив, их можно посмотреть. И там есть много интересных дел, например, о чистках в армии, о партийных чистках. Часть документов даже попала в зональные архивы. Я был в архиве в Орше, куда попало 11 дел. Там есть люди, которые были репрессированы, оказались в Оршанской тюрьме и там умерли. Этих людей позже реабилитировали, но их дела почему-то можно посмотреть! В областном архиве есть много дел по раскулаченным. Поэтому абсолютно не понимаю, почему идёт такое разделение — эти дела мы передали в архив, а этих не передадим.

Еврорадио: Так а что же такого, по вашему мнению, есть в тех делах, которые не хотят показывать?

Дмитрий Дрозд: На самом деле, все дела очень разные. Если мы говорим о делопроизводстве КГБ, то эти дела мы, скорее всего, вообще никогда не увидим. Потому что там наверняка очень много данных по агентурному розыску, прослушиванию, слежке... я думаю, эти дела уже давно уничтожены. А вот следственные дела, связанные с людьми, которые попали под различные операции, вроде "кулацкой" операции, "польской" операции, вообще очень мало информации содержат. Есть дела, где только 11 листов, 20 листов. То есть человек попадал, и его даже не допрашивали. Местный оперативник написал статью, отправил выше, её подписали и исполнили приговор. Единственное, что есть в этих документах, — данные вроде имени, даты рождения, национальности — всё. Но КГБ до сих пор не отдаёт эти дела. Они бы могли просто устраниться от этих дел. Сказать, что это не их дела, а дела тех сотрудников КГБ, и спокойно заниматься, чем хотят. Честно говоря, я думаю, что архиву КГБ тоже не очень это нужно, заниматься этими переписками, выдача справок и так далее. Я считаю, что здесь просто нужно политическое решение на самом верху. Если оно будет, этот архив мгновенно отправиться в НАРБ, где есть места для хранения и находятся библиотеки.

Там, где сейчас резиденция "Дрозды", была наша земля, три брата оттуда было раскулаченных

 

Еврорадио: Ваши родственники были репрессированы?

Дмитрий Дрозд: Знаете, я убежден, что в Беларуси нет ни одной семьи, где бы не было родственников, попавших под репрессии. Просто многие не знают о семье дальше дедушки с бабушкой, это дает им убеждение, что репрессии не коснулись их семьи. Я родился в 1973 году, и получается, что репрессированные родственники от меня — уже пятое поколение. То есть это не прадедушки, а пра-пра-пра. Не думаю, что в Беларуси много людей, интересующихся своей родословной на таком уровне.

Моя бабушка и сейчас не хочет говорить, что ее дед был раскулачен и выслан в Свердловскую область. Там он и умер, там осталась его семья. То есть в моей семье были раскулаченные и по материнской линии, и по отцовской.

Там, где сейчас резиденция "Дрозды", была наша земля. Семья была раскулачена, выслана в Архангельск, было три брата, им было больше 60 лет. Представьте, к людям, которым за 60, в один день пришли, хорошо если дали сутки собраться, взять какой-то муки или зерна, погрузили в вагон и выбросили в архангельском лесу, дав в руки топор, мол, стройтесь сами как-нибудь. И вот из этой семьи был Николай Дрозд, который сбежал. В Минске его уже поймали, и, как мне ответили, скорее всего он где-то в Куропатах.

Есть очень важный момент: в деле всегда должна сохраняться справка об исполнении наказания. В ней должно быть указано, где, когда и кто. Проблема только в том, что в этой справке место захоронения указывается как "спецучасток номер такой-то". А не имея списка этих спецучастков, мы не можем определить, где это точно было. Есть, например, опыт Харькова, когда на еврейском кладбище отрывали свежие могилы и забрасывали туда по пять человек.

Но информацию по спецучастках тоже можно изучать. Где-то же должна быть эта информация, карта спецучастков. Их же надо было выкупить. На самих кладбищах должна быть информация о них. Какие-то соглашения с сельсоветом на выделение земли в тех же Куропатах должны быть и так далее. То есть, основываясь на вот этих косвенных свидетельствах, вполне можно найти места массовых захоронений. Но на это нужна воля.

Был такой период оттепели в начале 90-х, когда Беларусь действительно была Беларусью. Когда КГБ вел поиски этих мест. Как эти поиски проводились, кто их проводил... мы вроде им доверяем, но они ничего не нашли. До сих пор мы знаем две фамилии людей из найденных в Куропатах. Больше не знаем ни кто там похоронен, ни сколько человек. То есть одни могут сказать, что там 100 человек похоронено, а другие — что 100 тысяч. Реальных цифр у нас нет.