Накануне своего самого большого концерта Сергей Пукст даёт огромное количество интервью. Заглянул музыкант на чашку кофе и в студию Еврорадио.

У меня не было более звёздных времён

 

Еврорадио: В позапрошлом году ты выпустил альбом "Внутреннее", ставший одной из самых ярких пластинок 2012 года. В прошлом году "Последний альбом" Pukstband стал триумфатором белорусской главной альбомной премии Experty.by. Ты считаешь этот момент своим звёздным часом?

Сергей Пукст: У меня не было более звёздных времён, чем этот. Были какие-то внутренние победы. Где-то, на каком-то внутреннем уровне у меня были победы и посерьёзнее. Но на самом деле хороший получился альбом. Он вполне заслуженно победил. То есть, я имею ввиду, что внутреннего противоречия с внутренним успехом у меня нет.

Еврорадио: Как ты себя чувствуешь в этот звёздный момент? Что для себя решил и понял?

Сергей Пукст: Это немножко странный статус и идея, она не музыкантская, идея состязания, победы. Но она точна в том смысле, что оценивались не коммерческие параметры, а всё таки параметры достаточно музыкальные. Люди, которые выносили вердикт, были музыкально компетентными, они музыку слушают и интересуются музыкальной стороной творчества. В этом смысле это, конечно, значимая вещь. Неоднократно высказывались мнения о том, что, мол, собрался узкий круг критиков, что дали авангарду, что это не то, что понятно всем... Но это, в конце концов, нормально, потому что отмечать то, что и так будет отмечено коммерческим успехом, продажами и всем остальным, нелогично в данном случае. Экспертное сообщество и существует для того, чтобы оценивать те работы, которые остаются за бортом элементарных коммерческих расчётов. Потому что коммерческий расчёт — это не музыкальный расчёт, и с музыкой не имеет, как правило, ничего общего.

К сожалению, существует другая культура. Я вынужден это сказать. Существует культура, от которой общая масса аудитории уходит всё дальше и дальше. Это моё многолетнее нытьё по этому поводу. И оно становится всё очевиднее и очевиднее. Существуют разные вещи. Существуют музыканты, которые хотят ездить на лимузинах. И существуют музыканты, которые хотят делать музыку. В конце концов это пересекается далеко не всегда. И с этим надо жить. Надо жить и мне. Но и когда происходят редкие моменты триумфа (смеётся) музыкантов, они тоже должны их использовать и не должны считать, что получили это незаслуженно.

На своём примере, я хочу привлечь внимание к огромному пласту музыкантов, которые у нас есть, и для которых вообще не существует никакого канала выхода

 

Еврорадио: Как, кстати, ты используешь свой триумф сейчас?

Сергей Пукст: Пока никак. Я даю некоторое количество интервью из-за какого-то общественного резонанса. Я очень рад, что есть какая-то трибуна. Но, конечно, мне хочется сообщать о себе с помощью музыки. Доказывать что-то непосредственно тем материалом, которой я делаю. Потому что на самом деле, и на своём примере я хочу привлечь вообще внимание к огромному пласту музыкантов, которые у нас есть, и для которых вообще не существует никакого канала выхода. Gurzuf, Port Mone, экспериментальные проекты Жукова, Нарушевича, Семашко — куда это? Все эти музыканты существуют в естественно замороженном состоянии. Как и Pukstband существовал до выхода альбома. То есть, он сейчас разморозился, потому что альбом состоялся, всё сошлось и поэтому у нас появилась группа. Ну, как бы она собралась из полурастворённого состояния. И вот масса людей существует в этом полузамороженном состоянии — это же проблема. К ней же надо привлекать внимание. Потому что эти люди есть, их, в общем-то, очень много. Опять же, они как раз таки хотят делать музыку. Они как раз таки хотят не только казино, проституток и лимузины, они хотят именно заниматься творчеством. Но нет никакого, пусть небольшого, пусть скромного, но постоянно функционирующего канала для того, чтобы они могли двигаться. И вот этот момент, я считаю, что он вопиющий. Я понимаю, что, может, этих каналов нет нигде.

 

Мы же тоже знаем неформальную украинскую или российскую музыку только по вершкам. В России она выглядит очень плоско. И всё, что я там понимаю, это какие-нибудь "Тараканы" и "Король и Шут". То есть, это поп-музыка. Они имеет мало отношения к музыкальному поиску и подобным вещим. Конечно, есть там "Аукцыон”, который когда-то выскочил на волне вместе с целым рядом довольно хороших групп типа Tequilajazzz, Мамонов был вполне интересным человеком хотя и не музыкально, а, скорее, артистически. А сейчас всё. Сейчас эти музыканты переходят в статус кумиров, легенд, классиков, а новая поросль уже абсолютно коммерческая, и она мыслит уже коммерчески. Это молодые люди у которых, грубо говоря, ничего за душой нет. Я имею в виду, никаких принципов, отклоняющихся от непосредственного зарабатывания бабла. Всё. А ведь наверняка люди есть. Грубо говоря, вот этот продуктивный перегной, он есть и в России, и в Украине, и в Литве, например. Но я про него, сидя здесь, в Беларуси, ничего не знаю. Я не эксперт в украинской музыке, но я всё-таки слушаю музыку и интересуюсь чем-то новым. Кроме абсолютных отморозков там, в России, типа ансамбля Христа Спасителя и группы “Контейнер”, я в общем-то мало что нахожу такого, креативного, андеграундного, любопытного. В общем, не важно. Я говорю о том, что канала нет нигде, к сожалению. Но это не значит, что это норма. Это не норма. И у нас в том числе.

Если ты не выйдешь, не снимешь штаны, не покажешь голую задницу в интернете или не сделаешь ещё каких-то вирусных телодвижений, то грош тебе цена

 

Еврорадио: Что нужно делать, чтобы изменить ситуацию?

Сергей Пукст: Я думаю, что необходимы целенаправленные меры по воспитанию аудитории (смеётся). Я понимаю, что эти меры несколько насильственные. Я понимаю, что люди не хотят. Но люди не должны делать только то, что они хотят, в конце концов. Потому что так люди превратятся в животных. Общество станет средневековым. Музыка будет выполнять служебные функции. Она будет функциональна. Строго: похороны, свадьбы, ресторан. То есть, классическая музыка — это гетто, фактически. У нас есть ещё функционирующая доступно классическая музыка, и у нас заполняется театр и т.д. Но тоже вопрос — это классические произведения и они тоже достаточно традиционны и консервативны. И всё равно это не совсем то. То есть, гетто, гетто, гетто, и получается, что развитие музыканта — это его личная проблема. То есть, то, что он достигает каких-то высот — это его личные высоты. Всё! Ты сам себе выстругал какого-то фантастического удивительного Буратино, который начал разговаривать, но это твоя победа! Сиди с ней там. Это больше никого не волнует. Если ты не выйдешь, не снимешь штаны, не покажешь голую задницу в интернете или не сделаешь ещё каких-то вирусных телодвижений, то грош тебе цена. Извиняюсь, дерьмо ты, а не артист. То есть, у людей настойчиво воспитывается отношение: если ты не понятный, значит ты, в общем, на букву “г”.

Я идиот. Потому что мне уже глубоко за 30, и я всё ещё занимаюсь этой странной эфемерной деятельностью

 

Еврорадио: Для образа Аполлона ты разделся. Этот шаг был сделан как раз для того, чтобы стать более понятным?

Сергей Пукст: Нет. Это был визуальный красивый момент по части изменения образа, эксперимент, когда изображение на мне преломлялось, фузировалось, добавляло остроты. На самом деле, оказалось, что это совсем не сложно сделать. Что эта вещь не настолько дорога, как нам хотят представить. Этот момент мне показался таким простым, элегантным, выигрышным. Потому что я был после годового перерыва, очередного “последнего” концерта…

На самом деле, количество “последних” концертов возникает потому, что на каком-то этапе тебе всё надоедает, ты плюёшь на всё и говоришь: “Это мой последний концерт”. Это ты говоришь прежде всего сам себе. Потому что эти моменты посещают тебя довольно часто, как артиста, существующего в таком не то чтобы безвоздушном, но абсолютно не поддерживающем пространстве, когда никаких волн не исходит. То есть, ты можешь существовать за счёт каких-то внутренних сил, но они заканчиваются. И время от времени нужно прекращать. И ты думаешь в момент прекращения: “Всё! Пошло оно!”. Я заканчиваю. Я идиот. Потому что мне уже глубоко за 30, под 40, и я всё ещё занимаюсь этой странной, эфемерной деятельностью. Это как человек, который любит вырезать лобзиком, и он всю жизнь вырезает лобзиком. И он достал уже всех своих родных. А они говорят: “Вот, Серёжа опять пошёл лобзиком вырезать свою очередную болванку, которая, в общем-то, никому не нужна. И он пилит там что- то себе. А вот денег, конечно, как-то не очень. Он говорит, что он хорошо вырезает. И мы это понимаем, но мы уже устали это понимать”. Этот момент, он ужасен. Потому что именно такого рода вещи, это и есть самое важное, что люди могут дать обществу. Не формальное хождение с 9 до 6, протирание штанов, потребление какой-то еды — пищевой товарообменный цикл, а то, из чего человек является человеком, его надстройка, его самое главное, которое сходится на достаточно высоких уровнях и представляет собой очень тонкую глубоко индивидуальную материю. Мне, конечно, Вася-алкаш может сказать: “А я тоже индивидуальная материя”. Нет! Индивидуальностей, конечно, много. Но тот человек, который работает, который сконцентрированно даёт какой-то терпкий результат – вот этих людей очень немного. И я считаю, что эти люди должны занимать отдельное положение, они должны составлять музыкальную элиту, и этот момент должен на каком-то уровне поддерживаться. Это утопия, то, что я говорю. Конечно же, это вопрос очень сложный и практически невыполнимый. Потому что в условиях растущей глобальной демократии, в самом отвратительном люмпеноидном смысле этого слова, эта идея становится всё более и более призрачной.

Масс-медиа следуют тому, что хочет потребитель. Я имею ввиду коммерческую демократию, когда мы идём за потребителем. Мы не формируем. Мы не тренд-сеттеры, а мы фоловеры. То есть, вот что ты, Васенька, хочешь? Давай мы тебе всё сделаем. “А я уже не хочу. Мне уже сложна это слушать. Давайте проще что-нибудь”. Какое из твоих пяти чувств мы ещё не истеребили достаточно, Васенька? “А вот я хачу, чтобы сэксу пабольшэ”. Давай тебе сексу мы дадим. Да, да, да! А может быть, ты хочешь покушать? “А хачу улитачак! И пивка”. Да, да, да, пивко! Всё мы тебе дадим, Васенька, родимый! Вот это то, что в результате развращает. И, самое отвратительное, что это трактует человека на уровне животного. Это неуважение к зрителю! Я уже сколько раз говорил, что настоящее уважение, это когда ты свою сконцентрированную индивидуальную, авторскую мысль на самом искреннем неманипулятивном уровне доносишь до своего адресата. Может, не своего. Может, он что-то почувствует не понимая, не осознавая, конечно же. Потому что очень сложно понять сразу без подготовки какие-то вещи. Я понимаю, что это очень трудный путь. Но чувствовать тяготение, чувствовать движение, не считать, мол, а опять они эту свою муть играют. Послушайте! Вслушайтесь! Может быть, это не муть? Может, у вас что-то откроется? И может вы поймёте, что можно не только жрать, пить и выполнять ещё какой-то ряд функций, и что музыка — это не только спекуляция, когда вас обманывают? Действительно, людей очень часто обманывают.

Действительно, есть ряд недобросовестных музыкантов, которые притворяются неформальными музыкантами. Которые никаких задач не ставят. Которые просто необычными инструментами играют обычную попсу, такого дофига. Сегодня есть подделка под всё. Я не буду говорить, что я какой-то изумительный продукт. Но я, по крайней мере, хочу решать какие-то важные для меня вопросы, и делюсь. Вопрос популярности, прошу прощения за такую банальность, меня не волнует. То есть, он меня, конечно, волнует. Потому что я, конечно, хочу быть успешным. Я конечно хочу, чтобы это продавалось. Но я хочу, чтобы это было в честной борьбе. Как сказал Гребенщиков, песня “Strawberry fields” Леннона была на втором месте. А первыми были какие-то там “безумные канарейки”, какая-то попсовая фигня всё равно занимала первую строчку. И это понятно. Я прекрасно понимаю, что моя песня не будет никогда супермегахитом. Естественно, любая Таня Буланова и Дженефер Лопес стопроцентно порвут меня по продажам (смеётся). Даже очень старенькая Мадонна меня порвёт. Кто хочешь. У меня нет никаких иллюзий по этому поводу. Но просто движение, шевеление какого-то органа внутри души — это единственный мой момент.

И за границей я был бы в неком противопоставлении мейнстриму

 

Еврорадио: Как ты думаешь, могли бы твои песни рождаться в Англии или Польше? Или в них есть некая “здешность”?

Сергей Пукст: Они могли бы, в общем, рождаться где угодно. Это интересный вопрос. Конечно, влияет то, что я нахожусь здесь. Хотя я, вероятно, и там был бы в некой оппозиции, в неком противопоставлении мейнстриму: мне нужна какая-то общая ситуация, которой я мог бы противодействовать. В общем-то, у меня нет какой-то чёткой национальной привязки к творчеству . И я как раз-таки не то что ориентируюсь, но у меня любимые музыканты там, где содержится просто внятная, интересная и напряжённо выраженная авторская мысль. Это наднациональные вещи. Если мне скажут, что я не использую белорусских фольклорных мотивов, ну, не использую. У меня нет такой задачи. Если мне это покажется занятным и любопытным, то всё возможно.

У меня нет задачи, например, быть энциклопедистом, или что-то знать досконально. Честно скажу, моё личное ощущение и понимание музыки оно глубоко несистемно, и более того, мне кажется, что это единственно правильное понимание музыки, потому что оно связано с любовью к музыке. Не с её систематизацией и анализом, а с тем, что тебе нравится, и ты начинаешь дальше раскручивать. То есть, это как расширение горизонтов. Когда я думаю о нашем системном музыкальном образовании, оно неплохое, люди берут и изучают всё подряд. Как бы у себя в голове устаканивают, не успевают обратить внимание на то, что их по-настоящему увлекает, потому что надо очень много всего систематизировать. И уже после окончания обучения они начинают заниматься тем, что им нравится, если не пересушиваются по ходу обучения. Такое бывает, и очень часто. Люди выходят пережатые, пересушенные, они готовы играть всё что угодно. Музыканты учатся в консерватории, знакомятся с изумительными образцами музыки, а в результате выходят и играют в ресторанах! Всякую лабуду! Относительно того, что они знают, относительно того, что они могли бы сделать.

Еврорадио: Что тебя сейчас беспокоит и что происходит в твоих новых песнях?

Сергей Пукст: В моих песнях происходит приблизительно всегда одно и то же. Моё творчество центрично, и вопрос с текстами в нём не то, чтобы первичен/вторичен. Но там всегда происходит конфликт, который и делает меня несколько абстрактным и отчасти, может быть, не очень близким. Есть этот бардовский момент, к которому меня причисляли очень долго, пока я был юношей. Потому что я был мальчиком с гитарой, и меня всё время тыкали туда, к костру. Естественно, я отношусь к этому несколько негативно. Там всё нормально, есть свои талантливые люди, но это не моё, не то, чем я по идее должен был заниматься. С текстами-душераздирухой, которыми любят паразитировать некоторые российские исполнители, у меня не складывается. Я не могу спикулировать на каких-то определённых эмоциях, или вещах. Я не девушка. Про самоубийства и про проблемы с возлюбленным я петь не могу. Вообще странно рассказывать о том, что ты можешь просто спеть. Я всегда пишу очень медленно. И мне, в общем-то, не важен темп…

Существует определённый новый материал в зародышевом состоянии. Он более артикулировано социальный, может быть. Там уже я нахожу слова о месте человека в мире, о том, чем человек является, сгусток ли он случайный каких-то информационных потоков или он всё-таки становится личностью и так далее. Для меня всегда была важной тема личности, распада личности, как она существует. У меня есть песня вообще безличная, “Виктор”, например, про то, как уже не человек, а некая субстанция сверху наблюдает над тем, как её тело убирают. Вопрос высшей кары в этой песне, на самом деле, это очень многослойная вещь, если над этим подумать. Потому что ты уйдёшь в этой жизни от чего-то, всё равно у тебя будет какой-то червь сомнения, что тебя могут схватить, поймать… Вроде бы, ты всё правильно сделал. Но всё ли ты правильно сделал? Я ставил такие вопросы. И в достаточно остром и сконцентрированном виде я собираюсь их ставить дальше.

Еврорадио: Как отнеслись твои музыканты к успеху “Последнего альбома” и своего рода возрождению группы?

Сергей Пукст: Хорошо! Возобновились регулярные репетиции, что уже немало. Находится время, идёт полным ходом подготовка к концерту 10 апреля, который пройдёт в клубе Tarantino. Я приглашаю всех на концерт. Мы собираемся представить целый ряд необычных вещей. Там будут произведения не только из “Последнего альбома”. Будет большая программа. Более большого концерта и более подробного и достаточно увлекательного с моей точки зрения у группы пока что не было.