Польский врач: "В лесу много трупов. Они уже разорваны животными"

Gazeta Wyborcza поговорила с врачами, работающими в больницах на польско-белорусском пограничье. Они рассказали о том, в каком состоянии к ним поступают мигранты с Востока, попавшие в Польшу через белорусскую границу. Их рассказы шокируют. 

"Все просят об одном: "Чтобы только не возвращаться туда, в Беларусь"

В больнице в Бельске Подляском работает доктор Арсалан Азадин. Курд, живёт в Польше 40 лет.

— Все просят об одном: "Чтобы только не возвращаться туда", — говорит доктор Азадин. — "Туда" — в Беларусь. Говорят: "Лучше умрём, чем вернёмся за проволоку". Потому что они делят мир на тот, что перед пограничной проволокой, и дальше.

Доктор рассказывает, что большинство его нынешних пациентов — из Ирака и Сирии. Истории попадания в Беларусь известны: приобретали визы в турфирмах, за билет и визу платили около 5 тысяч долларов. Ещё 8000 долларов должны были перевести на счёт фирмы после достижения конечного пункта назначения, чаще всего в Германии. Для большой семьи такая поездка стоит десятки тысяч долларов. Именно поэтому некоторые люди закладывают дома. Когда семья едет на Запад, имущество заверяется нотариально и передаётся лицу, которое финансировало поездку.

— Они не знали, что с ними здесь будет, потому что не рисковали бы жизнью своих детей. И часто это даже младенцы. Эти люди неделями сидят в лесу без крыши над головами. Они переживают ужас. Ведь культурно это было только вначале, когда после приземления ехали в отель. Позже их, как животных, погрузили в грузовики, и с момента приезда в лес началась драма, о которой трудно слушать. Говорят, месяц почти не ели. Они ничего не пили, кроме грязной зеленоватой дождевой воды. Ведь за бутылку воды белорусам нужно платить 100 евро.

Многие готовы вернуться на родину, убеждён врач, но белорусские силовики их не пускают:

— Сегодня познакомился с семейной парой. Сказали, что хотят вернуться. Кому-то заплатили 700 долларов, чтобы их отвезли в аэропорт. Отвезли, но снова к польской границе. Там их избили белорусы. У неё есть следы на голове, шее и позвоночнике. Она была без сознания более часа. Он плакал, что умерла, но никто не обращал внимания.

Одна курдская женщина рассказала, что рядом с ней три дня умирала женщина с ребёнком. Никто не реагировал. Люди говорят, что в лесу много трупов. Их тела уже разорваны животными.

Молодой спортсмен рассказал, что белорусы забрали с собой всё, что у него было, а когда увидели польские купюры, положили ему в рот и приказали есть. Приставили штык к горлу и ждали, пока он проглотит.

Мне трудно слушать, смотреть на это страдание детей и женщин. Все плачут. Матери говорят, что кормить детей нечем. Одна говорила, что просила у белорусского солдата воды, чтобы сделать молоко для ребёнка. Взял молоко, рассыпал по земле и топтал.

"Была настолько ослаблена и обезвожена, что я не могла выжать из её пальца ни капли крови"

Сейчас, пишет Gazeta Wyborcza, в больницах меньше мигрантов, чем было ещё месяц назад: пограничники, когда находят их, сами оценивают их состояние и только при необходимости везут в больницы. Люцина Марциняк — единственный врач в Беловеже. Она помогает беженцам и в нерабочее время. Говорит, что местные часто гуляют по лесу с собаками. И встречают там людей — испуганных, холодных, голодных, обезвоженных.

— Сначала мы думали, что если окажем им первую помощь и позвоним пограничникам, то они начнут опекать беженцев и начнут процедуру получения убежища. Но вскоре выяснилось, что самая обычная процедура — отвезти их обратно на границу. С человеческой точки зрения это было трудно принять. Так что надо было быть быстрее пограничников. Поить, кормить, переодевать и обращаться за помощью к специализированным организациям. Кроме того, выяснилось, что многим нужна медицинская помощь, — рассказывает Люцина.

Люцину поражает, что вокруг её деятельности и деятельности активистов создаётся атмосфера, что как будто бы помогая мигрантам они предают родину. Но, говорит, речь идёт просто о людях, которым нужна помощь.

— В лесах мы встречаем самых слабых и обманутых. Конечно, можно сказать, что это был их выбор, но часто это драматичный выбор. С тремя-четырьмя детьми из дома и страны никто не выезжает, если там нет драмы, — убеждена врач.

Однажды Люцина узнала о сирийке с сахарным диабетом, которая находилась в лесу. Она описывает, как выглядело её спасение и почему важно, чтобы мигранты всё же получали официальную медицинскую помощь.

— Она была завёрнута в пять спальных мешков. Была настолько ослаблена и обезвожена, что я не могла выдавить из её пальца ни капли крови, чтобы измерить сахар. Мои руки дрожали от холода и нервозности. Я сменила счётчик. Но в её пальцах ничего не было. Абсолютно ничего. Её пришлось вытаскивать из этого леса. Её несли пять человек. Была ночь. Мы не могли светиться, чтобы не привлекать внимания. То и дело кто-то спотыкался или обувь завязала в болоте.

Думаю, мало кто понимает, что пуща — это не обычный лес. Это первобытный лес с большим количеством мёртвой древесины. Вынести человека с места, где иногда приходится переходить через болото, воду, доходящую до бёдер, чрезвычайно трудно. А когда температура опускается до нуля, это экстремальная ситуация.

Я не знаю, откуда у этих людей, которые там находятся целыми семьями, силы это выдержать. У них есть решимость, но и большой страх перед больницей. Потому что много раз семьи разъединялись. Они боятся, что больше никогда не увидятся. Иногда трудно объяснить, что другого выхода нет. Тем временем это для них шанс. Потому что пребывание в больнице помогает завершить процедуру получения убежища. Попав в больницу, они становятся пациентами с именем. Это уже не аноним, запакованный в грузовик и погнанный обратно на границу. Они начинают существовать.

Врач стала свидетельницей одного тяжёлого прощания, найдя в лесу двух парней, одному из которых была нужна госпитализация:

— Эти молодые ребята прощались перед нами. Наверное, не зная, увидятся ли они ещё раз. И никто из нас не выдержал. Все отвели глаза. Потому что они вцепились друг в друга, и мы даже это слышали. Не плачь, а вой, голос откуда-то из глубины. Я ношу в себе этот образ и этот звук. Это было что-то ненастоящее. На следующий день я посетила одного из этих ребят в больнице. Полагаю, что никто никогда не был рад видеть меня так, как он. И это тот момент, когда думаешь: надо продолжать.