После катастрофы на Чернобыльской АЭС у жителей Гридней не спрашивали, хотят ли они остаться дома. Отселяли всех. Деревня несколько лет считалась мёртвой. Сейчас она находится между живым и неживым миром: с одной стороны – райцентр Наровля, а с другой, за лесом, – зона отчуждения.

Ева Бондарь уезжать из родной деревни не хотела, но оставаться на загрязненной радиацией территории с маленькими детьми не решилась.

В Гридни приезжает и автолавка, там Ева Бондарь любит покупать рыбное филе. Иногда в гости приезжают дети и внуки из Минска – привозят вещи и нужные продукты. Со двора доносится лай старой овчарки по кличке Давор, мяуканье бесчисленного количества котов и крик петуха.

"Что о ней думать, об этой радиации? Я только молодых жалею. Молодые мужики рано помирают, тогда же они детьми были. Раньше же такими молодыми не умирали – в 35 лет. У меня самой сын в 32 года умер от сердечной недостаточности. Он в зону ездил же, нахватался там этого".

О трагедии на Чернобыльской АЭС Ева Ивановна узнала лишь на третий день. В то время она работала в Гриднянской школе. Ночью позвонили: нужно срочно забирать детей и уезжать. Так Бондарь с семьей и учениками попала в Рогачёв. А когда спустя месяц вернулась, не узнала собственный дом – хозяйство было разграблено.

"Отправились мы с семьей на поиски жилья. Объездили всю Витебскую и Минскую область. Там, где есть жилье, так страшно смотреть, а где хорошо – там жилья нет.

Сначала мы поехали в Витебск к моему брату. Искали место, где придётся. Объездили всю Беларусь. А потом остановились в Бешенковичах (Витебская область). Я там в школе-интернате работала. Муж мой был шофером, но там в строительство пошел. Прожили мы так 9 лет. А потом муж заболел, и мы вернулись. Климат там не для людей".

Прошло 9 лет, и о радиации уже никто не вспоминал.

"Почему вернулись? Климат у нас другой. Сухой у нас климат. А там же глина бесконечная. Дом наш построили такой, что дырки и там, и тут. А внизу вода, мы на первом этаже жили. Постоянно затапливало.

А нашу хату тут спалили – крышу, потолок. Мы тяп-ляп на первое время сделали. Муж еще 17 лет прожил, умер 5 лет назад. Меня в Минск зовут. А что я там буду делать? В окно смотреть, как и здесь? Так здесь хотя бы дом! Вот и вся биография".

Сейчас в Гриднях 14 жилых домов. Несколько раз в деревню приезжал Александр Лукашенко.

"Раза три он приезжал к нам. Один раз я даже с ним встречалась. Он красавец был тогда. Может, в году 98-м. Наверное, хотел сказать, что поддерживает нас сильно. Нам ведь, чтобы жить в деревне, надо было ему письмо писать. Поэтому мне тут разрешил жить Лукашенко!".

От Гридней до Лубени напрямую – 23 километра. Но сотрудники Полесского радиационно-экологического заповедника советуют ехать в объезд – прямую дорогу ещё не почистили после зимы.

Лубень находится в пограничной зоне. Проехав КПП, расположенное в нескольких километрах от Гридней, мы отправились в деревню.

Чем ближе к деревне, тем чаще на обочинах встречаются знаки, предупреждающие о радиоактивном загрязнении. Если внимательно смотреть в окно, то среди полесских лесов можно увидеть заброшенные дома.

Возле указателя сворачиваем в деревню и едем несколько километров по песчаной дороге. Уровень радиации колеблется от 0,13 до 0,5 микрозиверт в час (норма примерно 0,2 мкЗв/ч).

Сейчас в Лубени живет два человека – Бронислав Адаменко и Лидия Высоцкая. У Бронислава полгода назад умерла жена, а Лидия год назад похоронила сестру. Пенсионеры живут через три дома друг от друга.

Дед держит коня, а у бабушки возле дома пасутся козы, петух и курицы, туда-сюда носится собачонка Хвиля, больше похожая на лису, а в доме на кровати спит черный кот Борька.

Бронислав Игнатович купил дом в Лубени сразу после Чернобыля. Его деревню Углы Брагинского района отселяли. Адаменко думал, что из Лубени никто не уедет. После Чернобыля на домах по несколько раз меняли крыши, а там, где уровень радиации был слишком высокий, снимали несколько слоев земли. Сейчас, по его словам, здесь тайга. Если хочешь увидеть дикого зверя – это самое подходящее место.

По вторникам и субботам в Лубень приезжает автолавка. Бронислав Адамович жалуется: белого хлеба не купить, а "черный такой, что и человека им убить можно. Дети иногда приезжают, лесхоз, автолавка и пенсия из Мозыря раз в месяц. Какие тут люди?

Про выборы я и не слышал ничего, не знаю. Не голосовал. Председатель сельсовета у нас новый. Не особо сюда приезжает. Какая машина приедет, то я выйду, посмотрю".

К себе домой Бронислав не приглашает, зато Лидия Людвиговна гостям рада. Сегодня важный день в деревне: привезут пенсию.

"Так як е, так и живу. А як жила раньше? Четырех детей вырастила. А сейчас сама с котом в хате живу. Борька, иди сюда! Борька! Борька, иди сюда", – кот без интереса смотрит на хозяйку и продолжает лежать на кровати.

Её дети далеко: в Херсоне, Киеве, Риге и один сын в Минске. Мы приехали в Лубень через два дня после католической Радуницы, которую Лидия Людвиговна называет «проводы». В гости к ней приехал только сын из Минска.

"Борька, иди, фотографировать будут! Иди до бабы!" – снова пытается зазвать черного кота 88-летняя Лидия.

"Я думала, приедет сын из Риги, будет меня смотреть. Но он уехал в Херсон. А когда в Украине началась завируха, то он в Мозырь убежал. Оттуда в Ригу уехал. Ой, донька, нет мне житки больше. Родина есть, донька, родина! Радиацию у нас измеряли, вот там, за сараем, табличка была. Я бы, может, давно уехала. Но родина... Да и куда теперь? Квартиру мне дали в Мозыре, но у нас людей в деревне богато было, поэтому я осталась. А теперь только я да дед тот".

Недавно в Лубень к Лиде приезжал врач – позаботился сын из Минска. В последнее время часто поднимается давление, а глаза перестают видеть. На столе рядом с кнопочным мобильным телефоном лежит горка лекарств.

Лубень пострадала не только от аварии на ЧАЭС. Местные называют деревню "второй Хатынью". В 1943-м деревню сожгли немцы, а 103 местных жителей убили. Еще 43 погибли на фронте. Позже деревню отстроили заново, а в память о погибших установили мемориальный знак. Теперь за ним ухаживает местный сельсовет и пограничники.

Деревня Тульговичи находится на территории Полесского радиационного заповедника и является зоной особого контроля. Напрямую от Наровли это около 20 км. Но из-за реки Припять мы делаем крюк примерно в 160 км. Для того, чтобы находиться на территории отчуждения, нужны специальные пропуска. На КПП нас пропустили, но предупредили сразу: в деревне больше никто не живет. Последнего жителя несколько месяцев назад забрали родственники.

После въезда в зону дозиметр начал пищать гораздо чаще – постоянно менялся уровень радиации.

До аварии на ЧАЭС в Тульговичах было 300 дворов. Шесть лет назад здесь оставалось пять человек – деревня была единственным островком в заповеднике, где проживали люди. Сейчас мертвую тишину на широких улицах деревни нарушает только пение птиц и наши разговоры.