Розовый павильон с табличкой "Праздник" на центральном Жлобинском рынке утопает в искусственных цветах: скоро Радуница. Этот павильон — источник дохода Лианы. Её муж погиб. Единственный сын Алексей сидит в "Волчьих норах".

С 11 лет Лёша помогал маме на рынке: они вместе продавали книги. Через десять лет суд скажет, что Алексей продаёт наркотики.

— Мы дружили. Я думала, что всё о нём знаю, — говорит Лиана. Как-то она нашла у Лёши скрученную в трубочку пятидесятирублёвую купюрку. У неё был приятный запах. Сын сказал, что в ней был курительный табак, и мама поверила.

Потом она нашла иглу с обожжённым кончиком. Лёша ничего не говорил, и Лиана решила, что сын доставал занозу.

В день её рождения у Лёши был выходной. Он пришёл домой уставшим. Разговаривал медленно, как в слоу-мо.

— Мне наконец всё стало понятно. И моя реакция была отвратительной. Я кричала: "Не позорь мать, бери деньги на такси и уезжай отсюда!"

Это могло случиться с кем угодно, но не с Лёшей, считала Лиана. Умный, спортивный, красивый, душа компании. Хороший.

— Я не спрашивала у Лёши, когда и кто впервые ему дал спайс. Но думаю, это случилось в день смерти его отца. Он разбился на машине.

У Лёши в тот день был выпускной в училище. Он получил специальность электрика. Лианы не было в городе, и сын сам организовал похороны.

— Когда я приехала, он сказал: "Мама, осталось купить отцу ботинки".

Леше тогда было 18 лет.

Через два года его задержали оперативники наркоконтроля. Обвинили в том, что 23 мая он передал наркотик закупщице. Ни отпечатков пальцев, ни аудио-, ни видеозаписи, фиксирующей момент передачи наркотика, в доказательной базе не было.

Лиана начала собирать свои доказательства. Подняла записи с камер видеонаблюдения на рынке. На них видно, что 23 мая, в день контрольной закупки, Леша был на работе. Не продавал наркотики в собственной квартире, а курил у розового павильона "Праздник своими руками".

— Видите, как я ставлю ногу, когда курю? И сын так же. На видеозаписи по этой характерной позе, по тому, как Лёша стряхивает пепел с сигареты, соседи его сразу узнали.

Лёша вёл календарь, в котором отмечал "укуренные" и "трезвые" дни, вместе с мамой пытался взять ситуацию под контроль. Но на суде эксперт сказал, что у Алексея нет зависимости от наркотиков, а "употребление носит эпизодический характер". И судья сделала вывод: значит, наркотики в интернет-магазинах он покупал не для себя, а на продажу.

Когда Лёшу задержали, ему было двадцать лет. Судья огласил приговор в половину его жизни.

В конце 2014 года Александр Лукашенко велел побороть наркотики. На совещании с представителями МВД, Следственного комитета и Минздрава он пожалел потребителей и приказал их лечить. Но "не в больнице, там, где нормальные люди лечатся". А для распространителей он приказал создать в колониях такие условия, "чтобы они, сидя в этой колонии, прямо скажу, смерти просили".

Когда Лукашенко проводил это совещание, Лёша уже употреблял. Самые дешёвые, самые доступные в Жлобине наркотики — спайсы. В 2013–2014 годах в Беларуси из-за них фиксировались десятки суицидов и суицидальных попыток. Декретом спайсы приравняли к особо опасным наркотикам, а значит, наказание за их сбыт стартовало от восьми лет лишения свободы.

Таких, как Лёша, вскоре стало много. Родственники осуждённых сверили их истории — и нашли много похожего. Совместное употребление следствие нередко трактовало как сбыт, а у родственников "наркобаронов" часто не хватало денег даже на адвокатов.

Активистки "Движения матерей 328" начали устраивать голодовки. Они стучались к своим депутатам, ходили к администрации Лукашенко. Мол, он "хотел бороться с наркобаронами, а не с нашими детьми". Через пару лет их услышали. В 2019 году 328-я статья была облегчена.

В колонии можно было носить только красное платье в цветочек. Отдаёшь свою одежду — получаешь взамен платье. Скорее всего, не своего размера. Анна, модельер по профессии, заплакала, когда первый раз после задержания переоделась в это платье. Она носила такое следующие шесть лет.

В день интервью платье на Анне изумрудное. Массивные ботинки, несколько колец, брошь, тщательно уложенные волосы. Она навёрстывает упущенное за годы в колонии.

Анна волнуется. Мы идём в бар, где работают её друзья. Девушка говорит, что там чувствует себя спокойно. Но на самом деле ей неспокойно и в баре.

— В нашем городе тогда было много опиумных наркоманов. В моем доме жило несколько человек, которые употребляли. Я их знала, они меня знали. Иногда мы могли сложить деньги и вместе закупиться. У меня было пять лет ежедневного употребления. День в день, — рассказывает Анна и просит подругу-бармена приготовить безалкогольный коктейль. Молочный, например.

— А что употребляли? Опиаты? Опиоиды?

— Просто опий. В общем, героин.

В 2012-м в гости пришёл сосед, попросил продать ему семена мака. Тогда за это не было уголовной ответственности. Соседу Анна доверяла.

— Он входил в моё положение, когда мне было плохо, и я вошла в его. Продала ему эти семена.

Потом пришли оперативники. Анна их знала, а они знали о зависимости Анны. Она предложила милиционерам чаю, а они изъяли у неё меченые деньги, которыми сосед расплатился за мак.

Позже Анна узнала, что сосед следствию предъявил не маковые семена, а опий в шприце. А это уже совсем другая статья — изготовление и сбыт особо опасного наркотического средства. И совсем другой срок — до пятнадцати лет.

— Всё было так сумбурно, что я вообще не поняла, что произошло. Я знала, что ничего не совершала, мне было спокойно. Они сказали, что нужно расписаться в каких-то бумагах. Я поехала с ними, как была, в джинсах, баечке, тапочках. Думала, что меня тут же отвезут домой. Но домой меня уже никто не отвез.

Когда Анну задержали, её мама не представляла, в чём дело. Она не знала, что дочь пять лет ежедневно употребляет опий. Она привезла Анне еды. Оперативник сказал — еда ей не нужна, ей сейчас хочется другого.

— А я тогда на самом деле страшно хотела есть.

Следствие длилось полгода, и эти полгода Анна провела в СИЗО. А потом судья признала её невиновной в сбыте наркотика — на шприце с опиумом, который фигурировал в деле, не было даже отпечатков пальцев Анны.

Тогда девушку осудили по первой части статьи — за хранение наркотических средств. Дали условный срок — как в этом году музыканту Тиме Белорусских. Анна вернулась домой, за три месяца нашла новую работу.

— Иногда употребляла. Не так, как раньше, но эпизоды были. Меня уже тошнило от наркотиков. Но сама остановиться я не могла. Хотела пойти в реабилитационный центр. Но обстоятельства сложились так, что я пошла в другой центр.

Прокурор вынес протест, решение суда по делу Анны от 2012-го спустя два года отменили. Дело пересмотрели. Свидетель изменил показания.

— Это был "залегендированный свидетель". Показания он давал по скайпу, голос был изменён, но я точно знаю, что это мой сосед, кроме него за семенами мака ко мне никто не приходил. У него были проблемы с законом, поэтому он сотрудничал с милицией. Позже мы с ним поговорили, он признался, что на него давили.

В 2014 году суд решил, что доказательства причастности Анны к торговле наркотиками есть. Непрямые — но есть. Анну приговорили к восьми годам лишения свободы.

В Светлогорске всё в цвету. "Вот она, жизнь, а податься в ней некуда" — это Александр Васильев из колонок над барной стойкой поёт про свои двадцать лет. Анна рассказывает про свои.

Её кровать в колонии стояла у окна. Анне нравилось читать допоздна. Но каждый день нужно было вставать в шесть утра. По выходным — в семь.
— Вечный недосып. Мне кажется, я спала даже стоя. Бывало, нарушения за сон давали.

В колонии начались проблемы со спиной. В первые дни Анну отправили работать на контрольно-следовую полосу — КСП. Это полоска земли, которая всегда должна быть вспаханной, чтобы потенциальный беглец оставил на ней след — как на границе.

— Нас с другой девочкой поставили в плужок, в который коней запрягают, — там этот плуг называли "Машкой". На следующий день спина заболела.
Потом пришла первая передача от мамы — тридцать килограмм, которые ты должен затащить в отряд сам. И тут в спине что-то хрустнуло.

Уже после освобождения у Анны отнялись ноги. В больнице выяснилось, что у девушки три межпозвоночные грыжи. Сейчас она снова может ходить, у неё третья группа инвалидности.

А тогда, в колонии, Ане дали освобождение от тяжёлых физических работ, но работать всё равно приходилось. Выпадал снег — его должны расчищать сами осуждённые. Снег паковали в большие клетчатые сумки, перебрасывали за баню. Стоять в стороне неудобно, приходилось работать.

Снега на территории быть не должно. Пока он падает — ты расчищаешь. Луж на территории тоже быть не должно. Когда они появляются — ты берёшь тряпку и высушиваешь землю.

"Без билета" из динамиков зазывает — "Давай улыбаться, давай не сдаваться".

В одном отряде с Анной были те, кто хорошо заработал на продаже наркотиков.

— Десять лет получали мелкие сбытчики. Десять лет получали девочки, которые употребляли. Десять лет получила девочка, которая случайно один раз попробовала. И десять лет получили те, кто построил на продаже наркотиков дома, съездил на отдых. Таких было совсем мало. Интересно, что почти все эти наркоторговцы занимали неплохие должности.

Всё это Анна говорит без обиды. Рассказывает, что, "когда связан одной бедой, становишься добрее".

— Практически каждый день вспоминаю колонию. И я вспоминаю не плохие моменты, а хорошие. Ведь впечатление формирует не место, где ты находишься, а люди, которые были там с тобой. Витя говорит, это нормально.

— Витя?

— Это мой парень. Мы были знакомы ещё до колонии. Не помню как, но у меня с собой оказался его платочек, шотландская клетка. На праздники я располагала этот платок на тумбочке, раскладывала на нём конфеты, ставила ёлочку. Когда я освободилась, мы случайно встретились в городе.

— Ого.

— Вы ещё не знаете, что было в моей жизни до этого. Мой бывший бойфренд умер в день приговора. Я его похоронила, на следующий день меня закрыли. Может, не будь наркотиков, не было бы и этой череды трагедий. Об этом я уже думала, но это более глубокие переживания, озвучивать их я пока не стану. Пойдём покурим?

Отходим подальше от бара. Каждый третий проходящий мимо здоровается с Анной или кивает ей. Она соглашается фотографироваться только со спины, но знает, что этот разговор всё равно не будет по-настоящему анонимным: многие в городе её знают, и многие её узнают.

— Это он, — говорит Аня и указывает парня на углу.

— Кто?

— Тот, кто дал мне попробовать первый опий.

Ане было 19 лет. Ей нравилась тяжёлая музыка и парень постарше — музыкант. Она несколько раз просила его угостить наркотиком, тот отказывался. Прошло немного времени. Ане всё ещё нравилась тяжёлая музыка. Она рассталась с парнем и снова попросила музыканта угостить её наркотиком. На этот раз он не отказал.

Мама Ани его ненавидит.

— Я бы нашла, где попробовать, даже если бы он тогда снова отказался, — не очень уверенно говорит Анна. — Что сейчас с ребятами из той компании? Кто-то на кладбище — многие, кто-то до сих пор сидит, кто-то в реабилитационном центре. Ряды поредели. Я сама не дала опий никому из "новичков". У меня просили, но я не давала.

В колонии девочки постоянно изучали модные журналы. Анне больше всего нравился журнал ELLE.

— Когда выходишь из колонии, стараешься всё успеть, наверстать. И хочу детей, хочу найти работу.

Анна планировала после освобождения уехать в гости к отцу, который живёт в Эстонии. Она быстро нашла работу, но когда получила первую зарплату, поняла, что поездка откладывается.

— Если большой срок и есть мозги, в колонии можно зарабатывать. Если не ленишься, тебя заметят и помогут. Я зарабатывала 400 рублей, за вычетом питания, коммунальных услуг на руки получала 200 рублей. Когда после освобождения я пошла работать швеёй, в конце месяца получила те же 200 рублей.

Ещё два года Анна будет стоять на учёте у нарколога. Ей нельзя работать с людьми и с деньгами. Буквально за день до интервью Аня впервые после освобождения попробовала что-то напечатать на компьютере.

— Я обрадовалась: оказывается, пальцы всё помнят. А до этого, просматривая объявления о вакансиях, я отметала те, в которых требовалось "владение компьютером". У меня есть сложности, стеснения. Это только кажется, что я уверена в себе.

После колонии пришлось заново учиться обращаться с деньгами. За эти годы прошла деноминация. Когда Анне предложили подработать продажей цветов к 8 марта, она путалась в купюрах, не понимала, как давать сдачу.

Мы идём к речке. Светлогорск цветёт, май. Из-за проблем со спиной Анне нельзя много ходить, но она часто приходит сюда пешком вместе с Витей. Над Березиной — мост с высокими чёрными балками. Здесь Светлогорск — немножко Берлин. Пять лет назад он тоже был немножко Берлин.

— Наркотики пришли из компании. Среди друзей было много рок-музыкантов. Казалось, что это романтично. Город считался столицей наркоманов.

После принятия антинаркотического декрета прошло шесть лет. Но Анна считает, что в 2021 году достать наркотики стало намного проще, чем было тогда, когда она села в тюрьму.

Анна живёт с молодым человеком. Мама всё ещё относится к ней как к ребёнку. Если Аня идёт на дискотеку, мама не спит, ждёт её.

— Меня мама очень поддерживала в колонии, мы много разговаривали. Со временем я поняла, что случившееся со мной — это был выход. Я употребляла довольно серьёзно. Ни к чему хорошему бы это не привело. Как сдерживаюсь? Я всегда вспоминаю, где могу оказаться. Это навсегда твоя борьба с самим собой. Зависимые от алкоголя могут себе позволить бокал вина. С наркотиками всё сложнее. Даже когда долго не употребляешь, притуплённое желание остаётся.

Самые близкие люди Димы — бабушка и его девушка Алла. Они живут втроём в двухкомнатной квартире в Борисове.

А пять лет назад Диминой семьёй были ещё и ребята, которые жили здесь же, в этом же зелёном уютном борисовском дворе.

— Только внешне кажется, что двор такой уютный, — улыбается Дима. Он вообще часто и много улыбается.

Когда Диме было 13 лет, в этом дворе ему впервые предложили попробовать наркотики.

— Я переехал из России, пошёл в новую школу. Начал общаться с ребятами постарше. И в какой-то момент они предложили попробовать. Я согласился. В первый раз мне вообще не понравилось. А потом попробовал ещё раз и пристрастился к этому.

Тогда Дима дружил с компанией спортсменов. Когда появились наркотики, старые друзья отошли на второй план. Не то чтобы ребята, которые впервые дали попробовать спайс, были авторитетными. Не то чтобы Дима хотел быть на них похожим.

— Просто хотелось чего-то запретного. Они могли это дать. Эти ребята были безбашенные, меня это и тянуло.

Когда бабушка находила пакетики спайсов, Дима убеждал её, что это кулинарные приправы.

— Придумывал отговорки, чтобы не огорчать её.

Так продолжалось два года. Дима разочаровался в своей новой компании. Вернулся в спорт, готовился к соревнованиям. Попросил старых друзей помочь завязать с наркотиками. А потом погибла Димина мама.

— У меня осталась только бабушка. Назначили пенсию как сироте. Денег не хватало. Наркотики начал продавать просто потому, что не знал, как по-другому заработать денег.

Не то чтобы Дима не пробовал заработать иначе. Сперва он поработал промоутером, продавал кофе-машины. А потом вспомнил, на что два года назад сам тратил деньги. Вспомнил, какие это были деньги. И решил, что более лёгкого заработка в Борисове не найдёт.

— Друзьям-спортсменам об этом не говорил. Они предупредили: "Малой, если узнаем, тебе хана".

— Начали клеить объявления?

— Нет, я продавал всё с рук тем, кто знает меня. Сам изготавливал. О сроках за наркотики я знал. В училище нам рассказывали о шестом декрете. Но я думал: за что мне, малолетке, дадут такой срок? Мне ведь 16 лет. Когда меня задержали, я улыбался. Даже адвоката не просил. Только когда посидел под следствием, понял: плевать, сколько тебе лет.

А сколько денег мне хватит? А какие сейчас цены?

Пока мы с Димой говорим о его прошлом, рядом с ним, на диване в бабушкиной квартире, сидит Алла. Когда ей было 14 лет, она сфотографировалась в магазине с огромным белым медведем. На днях Алла выяснила, что там, под плюшевой головой медведя, который раздавал флаеры, был шестнадцатилетний Дима.

Вскоре после того, как был сделан этот снимок, Дима сядет на пять лет.

— Когда приезжаешь в колонию, тебе даётся время освоиться. Ребята помогают. Если молодой парень попросит совета, ему никто не откажет. Совет, чай, кофе, покушать — всё дадут.

В колонии Дима полюбил читать. Он вёл ежедневник, в который записывал мысли, тексты песен, которые сам сочинял. Мечты. Записался в кружок самодеятельности.

— Я был постоянно чем-то занят. Летом репетиции были чуть ли не каждый день. На родительских днях выступал со своими песнями. Ставили юмористические сценки. Помните группу "Экс-ББ"? Мы переодевались в их костюмы и выступали. Текст учишь, репетируешь, и так проходит время. Там я понял, что у меня два варианта: или ты сидишь, ничего не делаешь и неясно, кем выйдешь, или стараешься сделать так, чтобы это время не прошло даром.

А когда пришло время выходить из колонии, Дима понял, что ему немного страшно. Он все ещё не умел зарабатывать деньги.

— А сколько денег мне хватит? А какие сейчас цены? Нужно смотреть на срок годности молока? Для меня всё это было так непривычно.

Всё было новое. Всё было непонятное. В первый же день на свободе Дима пошёл в парикмахерскую: очень хотелось постричься. Парикмахер спросил, нужна ли коррекция бровей. Дима не понял, испугался. Сказал, что не надо.

— А потом переживал: как я себя показал?

Бабушка в первый же день подарила внуку новый телефон. Дима открыл старый плейлист "ВКонтакте" и пошёл гулять по городу. Ему очень хотелось посмотреть, как изменился город.

— Спросил у бабушки: "Ты не обидишься, если я немного пройдусь?" Погода была жаркая, классная. А я просто иду по городу. Встречаю ребят, они меня не узнают. Дима, это ты? А я и не помню, кто это. Извинялись, что не писали мне. А что мне эти извинения?

В колонии письма были для Димы всем. Перед сном он обдумывал, как напишет, о чём расскажет. Проверял письма на ошибки. Ждал ответов. Ему отвечала бабушка и ещё несколько друзей. Когда Дима освободился, он уже знал, что именно бабушка — по-настоящему близкий ему человек.

А теперь ещё и Алла. В следующем месяце их отношениям исполнится год. А сыну Аллы, Мирославу, осенью будет три года. Мирослав совсем скоро начал называть Диму папой, а Димину бабушку своей.

— Это большой поступок. Парень только освободился, мог бы ещё гулять и гулять, — говорит Алла и признаётся, что такого надёжного человека, как Дима, рядом с ней ещё не было. — Мои родители тоже сразу приняли Диму. Как будто он наш человек. Наверное, судьба, я в неё верю.

Сразу же после освобождения Дима решил, что хочет научиться зарабатывать деньги. Сперва пошёл работать на пилораму. Потом — в рекламное агентство. Сейчас работает на шиномонтаже.

А ещё Дима и Алла открыли свой бизнес — палатку с овощами и фруктами. Прошёл всего месяц, а они уже мечтают о второй палатке. Дима очень старается всё наверстать. Всё успеть.

— Даже спустя год для него всё удивительно, — рассказывает о Диме Алла. — Он с нетерпением ждал Нового года. Ему казалось, чтобы достойно встретить его, нужно улететь в другую страну, придумать что-нибудь масштабное!

Вот в колонии Новый год праздновали масштабно, вспоминает Дима. За месяц начинали украшать отряд. Не только комнаты, но и длинные коридоры. Даже стёкла разрисовывали.

— Гирлянды вешали, в каждый отряд ёлку привозили. Мы даже торты делали.

Дима пробует показать размер тортов, но быстро решает, что описать это невозможно.

— На торт нам давалось три дня. Мы фантазировали, просили администрацию, чтобы нам скачивали фото из интернета, чтобы знать, какие вообще есть торты. Они получались здоровые, высокие, это нужно было видеть. Жалко, фотографии нам с собой не разрешили взять.

— Для Аллы уже пекли такой же крутой торт?

— Испеку, только надо сгущёнки взять.

Но Алла говорит, что Дима сделал для неё многое другое. Например, с ним девушка впервые за долгие годы отметила день рождения. А до этого отмечала только праздник ребёнка. Но не это главное.

— Дима — это моё верное плечо. И я рада, что тоже могу помогать ему доучиться тому, чему не научился в колонии. Я учила его ценам. Учу быть не таким открытым.

— Я общительный человек, мне хочется со всеми поговорить. Мне кажется, неплохая черта? — спрашивает Дима.

— Дима, а покажите свою детскую комнату? Там ведь всё начиналось?

Сейчас это детская Мирослава. Там его пластмассовый меч. И плюшевые игрушки Аллы. Одного мишку для неё вытащил Дима из автомата. Никому этот автомат не давался, только Диме поддался. Алла говорит, это удача. Ещё одна удача.

— Что могло бы защитить от той большой неудачи? Может, если бы у него был старший брат, который мог бы заметить наркотики, он бы смог его перенастроить на что-то другое. На спорт, — говорит Алла. — А у мальчика тогда осталась только бабушка. Больше никого.

А Дима не знает, что могло бы ему помочь тогда, в шестнадцать лет. Найти другой заработок? Не попробовать наркотики?

— Не знаю. Может, найти хобби, замену наркотикам. Если бы не то место, кем бы я был сейчас? Что бы со мной стало? Не знаю.

Светлана хочет рассказать историю своего мужа. И свою историю тоже. Потому что декрет №6 круто изменил и её жизнь.

— Все дела по статье 328 рисовались как под копирку. Легендированный свидетель и оперативные сотрудники в роли свидетелей давали ложные показания в судах, и на основании этих показаний люди получали огромные сроки.

Это Светлана узнала позже, когда пообщалась с другими "Матерями-328". А до того семья жила обычной жизнью.

— Ходили на работу, растили сына, обустраивали свою квартиру. Казалось, был обычный день: 12 мая 2015 года. Я пришла с работы, муж был дома, и ничего не предвещало беды.

— Как проходили суды? Сторону защиты не слушали и не принимали во внимание её слова. Адвокат предоставлял реальные факты невиновности, но все ходатайства были отклонены и не учтены. Прошло шесть заседаний, и в итоге мужу присудили шесть лет лишения свободы с отбыванием в колонии усиленного режима.

Апелляционный суд оставил приговор без изменений. Мужа Светланы перевели в колонию в Могилёв.

— Жизнь в колонии у него была однообразной. Утренняя проверка, промзона, вечерняя проверка и отбой. На длительное свидание мы с сыном попали только через год, так как у мужа были нарушения по условиям содержания. Нарушение получить в колонии очень просто: незастёгнутая пуговица, неправильно застеленная кровать и много других мелочей. После всё наладилось, и мы с сыном стали ездить каждые четыре-шесть месяцев.

Родители мужа помогали Светлане собирать передачи. Это дорого: вместе с поездкой выходило около 500-600 рублей (в то время примерно 300-350 долларов).

— На то время это были две мои зарплаты. Финансовое положение у меня было катастрофическое, но мои родители очень помогали с оплатой коммунальных услуг, кредитов, помогли и в содержании моего сына.

В колонии муж постоянно жаловался на здоровье. Заключённые проходили только флюорографию.

— Было много трудностей, но он справился. А потом говорил, что самым тяжёлым испытанием была разлука с семьёй. В общей сложности он отсидел четыре с половиной года. Всё, чем занималось "Движение матерей 328", не напрасно.

После освобождения муж Светланы приехал в родной город, устроился на работу и сразу обратился к врачу. Дальше начались многочисленные медобследования. Онкология.

— Все эти годы меня мучало только одно — несправедливость. Я до сих пор не понимаю, как можно осудить человека без вины. Ведь каждый человек должен отвечать за то, что он совершил. А за что отвечал мой муж?

Есть такое выражение: даже дьявол должен быть выслушан в суде. Но это в стране, где соблюдаются права человека. Очень скоро и наша страна станет свободной и законодательство будет голосом разума, а судьи — голосом закона.

В 2016 году к Евгению пришёл сосед. Он попросил помочь купить марихуану.

— Я сам этими делами не занимался, но занимался мой друг. Он и сам покуривал. Это же такой сорняк, который везде растёт. Я позвонил приятелю, спросил, мол, можешь помочь? Тут человек интересуется.

Тот согласился. Женя перезвонил соседу, сказал, что поможет.

— Он пришёл, отдал мне деньги — 150 тысяч деноминированных рублей. Я отдал эти деньги приятелю, забрал марихуану. Ну и всё. Через 50 метров ко мне подошли сотрудники милиции, начали бить.

Это было пять лет назад. Сегодня Женя объясняет, как условный "сосед" становился закупщиком.

— Идёт человек по городу, его останавливают патрульные. У него в кармане марихуана. Его привозят в наркоотдел, там начинают крутить. А у человека, допустим, семья, двое детей, жена, родители. Ему говорят: потеряешь семью, работу, все от тебя отвернутся, останешься один. Работай с нами.

К самому Жене в те года тоже поступали предложения от оперативников из наркоконтроля. Их было всего четверо в Жлобине — без подставных с целым городом не справиться.

— Выбирай сам: или будешь закупщиком, или сам поедешь в тюрьму. Насколько я понимаю, моему закупщику сказали то же самое и он начал с ними сотрудничать. Почему я отказался? Мне родительское воспитание и улица, где я вырос, не позволяет подставлять людей. Для меня это неприемлемо. Для меня это чуждо.

Когда Евгений давал показания, судья пилила ногти. Покончив с маникюром и разобравшись в деле, она вынесла приговор — десять лет лишения свободы.

— В нашем городе [Жлобин. — Еврорадио] тогда много людей село, не разбирались, прав ты или нет. Взял наркотик в руки — поехал на десять лет. Сажали даже "со слов", другие доказательства были не нужны. Батька дал отмашку закрывать всех. В открытую говорил: "Чтобы земля под ногами горела, чтобы смерти желали". И милиционеры почувствовали свою силу.

В колонии Женя был злостным нарушителем. Не из-за склочного характера.

— Там очень несложно стать злостным нарушителем. Не застёгнута пуговица, лёгкая небритость — вот и нарушение. Повышенное внимание со стороны руководства колонии было именно к тем, кто сидит по антинаркотическим статьям. Со мной вместе сидели люди, которые насиловали, убивали, расчленяли, отрезали головы. Когда мы вместе шли строем, контролёр делал замечание за незастёгнутую пуговицу мне, а не этим людоедам. Если я не реагирую на замечание, пишется рапорт.

В колонии Женя четыре года посвятил составлению жалоб. На пятый год его услышали, приговор отменили, а это означало отмену всех судейских решений и новое судебное заседание. Новый приговор — семь лет.

— Все нарушения аннулировались, на суде применили амнистию, сняли ещё два года. В итоге из десяти лет я отсидел пять.

Женя говорит, что в колонии все — "нормальные ребята". Какой ты на свободе, такой и в заключении.

— Только там ты как на ладони. Здесь можно спрятаться, а там — не спрячешься.

В колонии Евгений больше всего переживал из-за родителей.

— У меня там всё класс было. Накормлен, сыт, одет. Родители помогали, друзья помогали. А вот за родителей переживал. Они немолодые, а тут ещё эта пандемия. Главная мысль была — только бы дождались.

Женя уговаривал родителей не тратиться на посылки — дорого, но они всё равно каждые три месяца отправляли передачу.

— Дороговато. Не наторговали, — шутит Женя.

Когда Женя вышел, он обратился за выплатой, которая положена освободившимся. Думал, купит себе новые кроссовки.

— Но когда вышел, узнал, что что-то не получается с выплатой. У меня есть дом, родители, с которыми я проживаю, так что мне не положено. Не стал заморачиваться.

Из колонии Женю встречали мама и папа. Когда приехали домой, накрыли стол. Через пару часов пришли друзья, которые все пять лет поддерживали парня в колонии.

Женя выделил себе месяц на отдых, а потом пошёл искать работу.

— Для меня работу было несложно найти, главное желание. Если будешь ездить в этот отдел кадров каждый день, говорить "У меня есть руки, хочу работать!" — ты им просто надоешь. Зашёл на завод в отдел кадров, сказал, что освободился, хочу работать. Работаю оператором поста управления, всё классно у меня, всё хорошо. Сегодня, кстати, в ночь на смену заступаю.

Евгений говорит, что после отсидки друзья стали относиться к нему даже лучше.

— Девочки тоже знают беду мою, все всё понимают.

После освобождения пришлось походить по врачам. Казалось, со здоровьем всё в порядке. Но каменные стены изолятора, в котором бывал Женя, не прошли без следа.

— Нервная система из-за переживаний немного подорвалась. А некоторые люди ломались, из окон прыгали, в психиатрию уезжали.

— В наркоконтроле любят говорить, что такими сроками они спасают зависимых от наркотиков ребят от более страшных последствий.

— Со мной сидели по-настоящему зависимые люди. Многие так и говорили: хорошо, что меня закрыли, иначе умер бы. Я таких людей своими глазами видел. Спасли человека.

Но в то, что такими сроками для наркозависимых можно победить наркоторговлю, Женя не верит.

— Загуглите, сколько магазинов, в которых продают наркотики, было в 15-16-м году и сколько сейчас. Раньше нужно было быть вхожим к человеку, который продаёт наркотики. А сейчас — нужен банкомат и деньги. И неважно даже, сколько тебе лет. Закладку сделали — пошёл рыскать.

В 2019 году парламент внёс изменения в статью 328. Например, дал судам возможность учитывать "все обстоятельства совершения преступления": личность обвиняемого, степень общественной опасности преступления и т. д.

Поправки имеют обратную силу. Поэтому срок для сына Лианы снизился с 10 лет до 6,5 года лишения свободы. Он рассчитывает, что будет дома уже зимой.

Если в этом году примут изменения в Уголовный кодекс, то один день нахождения в СИЗО зачтут за два дня в колонии. Лёша ждёт этих изменений. Лиана ждёт Лёшу.

Шесть лет назад, когда огласили приговор, Лёша схватился за клетку и закричал: "Мама, не верь!" Лиана не сразу это услышала.

— У меня как будто отключился звук. Я видела, что бабушки бросились к клетке. Я стояла в зале, приподнималась повыше, чтобы его видеть. Когда звук "включился", Лёша кричал: "Мама, не верь, этого не может быть".

Дедушка Лёши стоял в узком проходе между рядами в зале суда. Судья протискивалась бочком.

— Он у неё спросил: "У тебя есть дети?" Она, конечно, ничего не ответила. Следом шёл прокурор. Папа сказал: "И у тебя, наверное, детей нет".

На одном из свиданий в колонии дедушка задал Лёше вопрос о наркотиках.

— Как ты к этому [наркотикам] сейчас?

— Я точно могу сказать, что, вернувшись домой, я не пойду их искать.

Тогда дедушка задал вопрос иначе:

— А если перед тобой положат наркотики?

Лёша улыбнулся. В суде он тоже всё время улыбался.

— Не знаю, дед.

Шесть лет назад Лиана пыталась защитить Лёшу от спайсов. Она ночами искала сына в городе. Она просила начальника колхоза, в котором работал Лёша, не отпускать его на выходные домой, в Жлобин. Она запирала его в сарае у брата.

— А сама шла на Днепр и выла. Звонила одному из активистов. Он помогает наркозависимым ребятам в церковном реабилитационном лагере. Сам он тоже раньше был наркозависимым. И сказал мне: "Это неприятно слышать, но пока ваш сын не опустится до самого дна, ему не от чего будет оттолкнуться".

— А у вас есть лепестки роз?

Это покупатели прерывают наше интервью с Лианой. Она надеется, что скоро на эти вопросы будет отвечать Лёша. Это будет его личная программа реабилитации. Когда сын освободится, мама скажет ему, что должна серьёзно заняться своим здоровьем. А Лёша займётся павильоном у входа на центральный жлобинский рынок, с которым помогал Лиане, когда ещё учился в школе.

Шесть лет, которые прошли с момента оглашения приговора, сделали Лиану сильнее. Она и раньше трусихой не была, но пришлось научиться не бояться и публичных выступлений. Круглые столы движения "Матери-328", общение с журналистами, с депутатами, с главой Администрации президента.

— Очень плохо к нам относились пять, шесть лет назад. Мы начинали рассказывать людям, что происходит на судах, а они: "Не может быть! Если на десять лет посадили, значит, заслужил!" Депутаты поначалу тоже не могли нам поверить. Но в результате тот созыв парламента огромную работу сделал для "Движения матерей 328".

"Если посадили, значит, заслужил" теперь говорят в отношении тех, кто сидит по политическим статьям, добавляет Лиана.

— Раньше это касалось только нас, наркоманов. "Отбросов общества". А теперь это коснулось всех — актёров, музыкантов, врачей, учителей. Теперь нас поняли.

Лиана рассказывает нам последние жлобинские новости. В школе опять задержали нескольких ребят. Они продавали наркотики. С прошлой осени в город начали возвращаться граффити с рекламой онлайн-магазина и кратким перечислением ассортимента наркотических средств в нём. Девять месяцев милиция боролась с другими граффити — политическими. А теперь реклама магазинов снова на улицах.

Когда мы созваниваемся с Лианой через неделю, она рассказывает, что в жлобинской школе за наркотики задержали ещё нескольких подростков. Лёша ещё не вернулся, а наркотики возвращаются.

При поддержке "Медиасети"